Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

– Я установил запирающую пластину, – сказал он. – Очень дорогую. Тысячи

рупий.

И он в очередной раз завел свою пластинку: мол, зарубежные компании,

выпускающие имплантаты, продают их за полную стоимость даже в странах

третьего мира, при этом большинство хирургов получает от производителей

двадцатипроцентные откаты, которые пациенты вынуждены компенсировать из

собственного кошелька. Дев всегда отказывался участвовать в таких махинациях.

Нечто подобное, пусть и в узаконенном варианте, можно встретить и во многих

европейских странах, хотя там дополнительная стоимость, взятая из воздуха,

ложится на плечи всех налогоплательщиков, а не конкретных пациентов.

– Что ж, производители выпускают медицинское оборудование, чтобы заработать,

а не из альтруистических соображений, – вот и все, что я смог ответить.

Через несколько дней парализованную девушку перевели в обычную палату, но

вскоре у нее начались проблемы с дыханием – что в подобных случаях бывает

довольно часто – пришлось вернуть ее в отделение интенсивной терапии и

подключить к аппарату искусственной вентиляции легких.

– Вчера я поговорил с ее мужем, – сообщил Дев. – Он вернулся из Кореи. Думаю,

он уже почти смирился с тем, что она может умереть. Хотя в Непале с этим очень

непросто. Если врач предельно честен, могут возникнуть неприятности. Здесь не

удастся просто поставить родственников перед фактом. Я сказал ему, что он еще

молод. Я сказал, что если она умрет, то по крайней мере у него будет возможность

начать все сначала.

– Но сейчас, когда она на искусственном дыхании, стало проще, не так ли? –

ответил я, потому что для пациентки гораздо лучше было бы умереть под

наркозом, пока она подключена к аппарату искусственной вентиляции легких,

чем от пролежней и инфекции в больнице или у себя дома (не то чтобы у нее были

шансы вернуться домой).

На следующем утреннем обходе я увидел, что вокруг кровати девушки столпились

врачи и медсестры. Она издавала душераздирающие стоны, пока анестезиолог

вводила в трахеотомическую трубку гибкий оптоволоконный кабель бронхоскопа.

Рентгеновский снимок ее грудной клетки выглядел ужасно. Все время, пока

анестезиолог пыталась удалить жидкость из легких, пациентка продолжала

жалобно стонать. Накануне мы с Девом сошлись на том, что ей было бы лучше

умереть, но положение моего друга было безвыходным. Мог ли он отказаться от

операции и оставить пациентку со сломанным позвоночником умирать?

Родственники вряд ли согласились бы на это. А может, следовало позволить им

забрать девушку в другую больницу, где ее прооперировали бы (скорее всего

далеко не так качественно, как здесь)? За все годы медицинской практики мне ни

разу не приходилось сталкиваться с проблемами подобного рода.

Мы, нейрохирурги, привыкаем к тому, что у большинства наших пациентов

сильно поврежден мозг, из-за чего после операции они находятся без сознания. В

результате мы словно забываем, что в отделении интенсивной терапии лежат и

парализованные пациенты, которые все прекрасно осознают и чувствуют. Они

переживают чудовищные страдания, которые не в состоянии выразить. Может

быть и так, что мы попросту закрываем на это глаза. Мне больно в этом

признаваться, но, работая нейрохирургом, я старался избегать таких пациентов во

время обхода палат – до того горько было видеть их.

Что сказать человеку, полностью парализованному ниже шеи, если он остается в

сознании, но из-за подключенного аппарата искусственной вентиляции легких не

может произнести ни слова?

Я вспомнил аналогичный случай, с которым столкнулся много лет назад на

Украине. Игорь, мой украинский коллега, тогда еще работал в местной

государственной больнице «Скорой помощи». Он невероятно гордился тем, что

ему удается поддерживать жизнь пациента с помощью искусственной вентиляции

легких. «Первый случай долгосрочной искусственной вентиляции легких в

стране», – заявил он.

Парня держали в небольшой безрадостной комнатушке, где он пролежал три

года. На стенах висели многочисленные иконы. Конструкция трахеостомической

трубки позволяла ему говорить, и каждый раз, посещая отделение Игоря, я

непременно заходил повидаться с молодым человеком. За ним присматривал

брат, немного знавший английский, благодаря чему я смог общаться с пациентом.

С каждым моим визитом тот выглядел все слабее. До несчастного случая – парень

сломал шею, нырнув на мелководье, – он отличался крепким телосложением, но к

моменту смерти от него остались лишь кожа да кости. Поначалу нам с ним

удавалось вести полноценные беседы, но постепенно это становилось все труднее.

Под конец он принялся расспрашивать меня о религиозных чудесах и о спасении

души, о которых говорил со страстью (насколько это вообще возможно, когда в

трахею вставлена трубка). Мне нечего было ему ответить. Увидев, что та

маленькая боковая комната опустела, я почувствовал некоторое облегчение.

Непальская девушка сломала шею во время фестиваля Дашаин – одного из

важнейших религиозных праздников, которых в стране немало. Ежегодно в

жертву богине Дурга приносят более пятидесяти тысяч коз и сотни буйволов. В

честь нее повсюду размазывают кровь (в том числе и по кузову золотистого «Ленд

Ровера» Дева). Правда, защитники животных предлагают использовать для

жертвоприношения тыквы вместо овец, о чем я недавно прочитал в местной

газете.

Фестиваль продолжается две недели. Двумя днями ранее Дев попросил меня

подойти вместе с ним к главным воротам перед его домом. Я обнаружил там

припаркованный полицейский джип, возле которого стоял полицейский в форме.

Из-за гаража появился второй полицейский: он вел за собой на веревке

прекрасную козу с длинными ушами.

– Каждый год на Дашаин я дарю местным полицейским козу, – пояснил Дев.

Козу затолкали в джип, но она тут же выпрыгнула наружу. Ее вернули обратно, и

теперь рядом с ней уселся один из полицейских. Машина тронулась, и, пока она

не скрылась из виду, коза печально смотрела на меня через заднее стекло.

– Эта коза накормит сотню полицейских, – одобрительно сказал Дев.

Когда мы возвращались в Катманду после поездки в соседний городок, Дев

заметил:

– В этом году ни у кого нет настроения для Дашаина. Сначала землетрясение, а

теперь продовольственная блокада и топливный кризис.

И тем не менее мы проехали мимо нескольких высоких качелей, которые

являются традиционным атрибутом фестиваля. Они представляют собой четыре