Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

связанных вместе бамбуковых шеста, достигают шести-семи метров в высоту и

обычно украшены разноцветными флагами. Я видел, как непальцы – и взрослые,

и дети – восторженно смеются, набирая на этих качелях высоту, хотя мне их

конструкция показалась весьма ненадежной.

На следующий день я привычно сидел в библиотеке, занимаясь обучением

младших врачей и пытаясь придумать, как повысить эффективность их работы.

– Завтра я возвращаюсь в Лондон, – сказал я группе новоиспеченных врачей,

недавних выпускников медуниверситета; все они показались мне довольно

бестолковыми.

– Вы хорошие врачи. Но мы хотим, чтобы вы стали еще лучше. Надеюсь, старшие

ординаторы, – я одарил их многозначительным взглядом, – продолжат каждое

утро проводить собрания в том же духе. Подразнивать новичков разрешаю, но не

чересчур.

Довольный своей короткой речью, я спустился в кабинет Дева. И только я

собрался отправиться на первый этаж, чтобы начать амбулаторный прием, как

внезапно услышал шум в коридоре.

Выглянув за дверь, я увидел, что у стойки регистратора рядом с операционной

стоит Дев в окружении нескольких других врачей. У всех на лице застыло

одинаково мрачное выражение.

– Девушка со сломанной шеей только что скончалась, – объяснил мне Протюш. –

Муж вне себя от злости.

– Дев собирается с ним переговорить?

– Да, но нужно подкрепление: здесь, в Непале, родственники больных могут на

нас напасть. Ждем охранников.

Через полчаса я стоял в углу приемного покоя, откуда мог наблюдать за тем, что

происходило в переговорной. Я видел Дева, но не обозленного мужа. Дев молча

выслушивал продолжительные громкие тирады и что-то тихо произносил в ответ.

Вскоре я ушел оттуда, не желая становиться невольным свидетелем очередной

человеческой трагедии.

– Порой я жалею, что не продолжил работать на английское здравоохранение, –

сказал Дев тем вечером, когда мы по традиции сидели в саду. – Или по крайней

мере о том, что не остался единственным нейрохирургом в Непале. К тому же

приходится постоянно изыскивать средства, чтобы удерживать больницу на плаву.

Она до сих пор толком не приносит прибыли, и это спустя десять лет

напряженной работы! Двадцать лет назад я мог запросто сказать родственникам

пациента, что ничего нельзя сделать, и они воспринимали это спокойно.

– Как прошла встреча с родственниками? – спросил я.

– Да… обычное дело. Сейчас такое случается каждые несколько месяцев, хотя

раньше это было немыслимо. Муж заявил, что я убил его жену, проведя

трахеостомию. Бред, конечно. На самом деле, уже через полгода он снова

женится. Если бы она выжила, это был бы кошмар для них обоих. Каждое утро я

пытался объяснить ему это. Он вел себя так учтиво, словно я бог какой-то. Ну а

теперь я стал для него дьяволом. Уверен, в городе нашелся другой нейрохирург,

который сказал, что если бы семья обратилась к нему, то все было бы в полном

порядке.

– Нельзя ожидать, что люди смогут вести себя рассудительно сразу же после

ужасной потери, – попытался я подбодрить друга.

– В Непале все по-другому, – ответил Дев. – Я переживаю за сегодняшних

стажеров, которые рано или поздно станут старшими врачами. Как они смогут

работать в стране, где люди столь невежественны? А ведь я больше не смогу их

защитить. Во всех больницах из-за подобных проблем круглосуточно дежурит

полицейский в штатском. Мне угрожали, что объединятся с родственниками всех

остальных пациентов и устроят осаду больницы. Угрожали сжечь ее. Требовали

денег. Я знаю многих врачей, у которых таким образом вымогали деньги. В этом

проблема частной практики. «Мы заплатили вам, чтобы вы ее вылечили, –

говорят они, – а теперь она мертва». Раньше, когда я работал в больнице Бир, все

было гораздо проще. Только вот государственное медицинское обслуживание в

Непале тоже пришло в упадок. От нашего здравоохранения камня на камне не

осталось. И что я сейчас делаю первым делом, встречаясь с новым пациентом?

Нет, я не обсуждаю оптимальное в его случае лечение – я спрашиваю, что он

может себе позволить. До чего же вам, британцам, повезло с Национальной

службой здравоохранения.

– Ну… Все-таки смерть была наилучшим исходом для пациентки.

Было грустно видеть Дева таким подавленным: обычно он лучится энергией и

энтузиазмом.

– И даже не с кем поговорить об этом. Моя жена только расстроилась бы и

напугалась, – добавил он.

– Только нейрохирург сможет понять, насколько тяжело ощущать на себе чужую

ненависть, особенно если учесть, что ты сделал все возможное и старался изо всех

сил.

Я вспомнил одну из первых трагедий, виновником которых стал, уже будучи

старшим врачом.

Я отложил операцию, которую следовало провести немедленно, и пациент –

ребенок – из-за этого умер.

Мне показалось, что можно спокойно подождать до утра, но я ошибся.

Администрация больницы назначила внутреннее расследование.

Мне не пришлось разговаривать с родителями ребенка лицом к лицу, но как-то я

прошел мимо них в коридоре. Непросто было забыть полный ненависти взгляд,

которым одарила меня мать.

– Можете начинать. – Дев указал на бутылку пива, стоявшую передо мной. – А

мне еще, возможно, придется вернуться в больницу. Не хочу, чтобы от меня пахло

спиртным.

Через два часа меня позвали ужинать. К своему удивлению, я обнаружил за

столом руководство больницы в полном составе – шестерых человек, включая

водителя: все они пришли поддержать Дева. Меня это тронуло. Когда я

сталкивался с подобными катастрофами на работе, у меня никогда не было такой

поддержки.

Беседа за ужином была весьма оживленной, хотя бóльшая ее часть от меня

ускользнула, так как говорили на непальском. Мне объяснили, что семья

пациентки угрожала устроить голодовку, созвать пресс-конференцию и даже

уговорить родственников других пациентов присоединиться к ним.

– Семь целых пять десятых, – внезапно сказал Пратап, менеджер больницы, не

отводя глаз от смартфона.

Оказалось, такова сила землетрясения, только что произошедшего в Афганистане

и Пакистане. Магнитуда землетрясения, которое произошло в Непале полугодом

ранее, обернувшись национальной катастрофой, равнялась 7,8. На некоторое

время это стало главной темой разговора, после чего все опять вернулись к

обсуждению родственников умершей девушки и вероятного развития событий.

– Все из-за того, что мы теперь работаем за деньги, – сказала Мадху, сидевшая

рядом со мной. – Мы этого не хотели, но выбора не было. Мы не можем всех