Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

перед студентами. Я снова говорил о том, как важно быть честным, и о том, как

важно быть хорошим коллегой. А еще я говорил о том, как важно прислушиваться

к пациентам и как сложно научиться правильно беседовать с ними, ведь они,

боясь обидеть врача, редко высказываются о том, понравилось ли им, как он

обращался с ними. Мы не получаем от пациентов отрицательных отзывов и

критики, которые необходимы для самосовершенствования. Я говорил о том,

насколько важно сообщать пациентам правду, что тяжело дается большинству

врачей, ведь зачастую правда означает признание в собственной неуверенности. Я

рассказал, что девушка с супраселлярной менингиомой, ослепшая в результате

операции, узнала о моем приезде во Львов и попросила встретиться с ней. Я

боялся этого, но она не выглядела особенно злой или несчастной, когда вошла в

кабинет в сопровождении мужа. После операции она обращалась к разным

врачам, которые сказали, что придется подождать, прежде чем зрение вернется, и

ей хотелось узнать у меня, как много времени это займет.

«Что я должен был ей ответить?» – задал я риторический вопрос студентам. Я

знаю, что зрение никогда к ней не вернется. Следовало ли сообщить об этом с

самого начала?

Мне показалось жестоким лишать ее надежды сразу после операции, хотя я и

предупредил их с мужем, что шансы на восстановление незначительны. Хотя,

возможно, Игорь и не перевел это предложение. Однако по прошествии полугода

я решил, что неправильно было бы продолжать ее обманывать. Вначале она

держалась молодцом и даже пару раз пошутила о своей слепоте. Но затем я

сказал, как сильно сожалею, что операция закончилась катастрофой, и она

расплакалась, а следом начал плакать и ее муж. Да и я сам с трудом сдерживал

слезы. Я объяснил, что она никогда не сможет видеть и что ей придется выучить

систему Брайля и приобрести белую трость. Я прочитал небольшую лекцию по

нейробиологии – о том, что отвечающие за зрение участки мозга быстро

переквалифицируются на анализ звуков, что слепые люди способны вести

практически полноценную жизнь, пусть это и непросто. Вот так мы и поговорили.

В конце беседы она спросила, когда я вернусь во Львов, и сказала, что будет рада

со мной встретиться.

* * *

Я навестил дом смотрителя шлюза после трехмесячного отсутствия. Стоило

оставить сад без присмотра – и он весь зарос сорняками. Чертополох вымахал

высотой с молоденькие деревья, и его фиолетовые цветки возвышались над моей

головой. Кусты гигантского борщевика вытянулись вверх метра на три. Было там

и бесчисленное множество других растений, у некоторых листья – размером чуть

ли не с зонтик (мне немного стыдно, что я не знаю, как они называются). Дикая

растительность практически скрыла под собой два ржавых навеса из

гофрированного железа. Заброшенный сад превратился в непроходимые

джунгли. Было некое величие в этом растительном буйстве, и мне очень не

хотелось его уничтожать. Однако я жаждал узнать, что стало с яблонями и

грецким орехом, посаженными зимой: они совершенно исчезли из вида.

С помощью полутораметровых шпалерных ножниц я расчистил путь к месту, где

посадил ореховое деревце. Поначалу я увидел лишь голый ствол, окруженный

пышущими здоровьем сорняками. Какое разочарование! И это несмотря на то,

что для борьбы с ними я застелил на землю возле дерева полиэтилен. Но когда я

избавился от сорняков, то, к своей радости, обнаружил, что с деревом все хорошо: ниже на нем появилось много крупных мягких листьев. После этого я расчистил

проход к пяти яблоням в противоположном углу сада, которые тоже прекрасно

прижились – на некоторых ветках даже завязались маленькие яблоки.

Пять часов кряду я уничтожал сорняки и обрезал разросшуюся живую изгородь

перед домом, которая начала преграждать дорогу вдоль канала.

Впервые за долгие месяцы я работал физически и в очередной раз убедился, что

физический труд, каким бы изматывающим он ни был, – чудесное лекарство от

всех бед.

Я позабыл обо всех тревогах и переживаниях, перестал думать о будущем, а от

стыда, злости и отчаяния, вызванных референдумом по выходу Великобритании

из Европейского союза, не осталось и следа. Воздух наполнился ароматом

свежескошенной травы, резким запахом гигантского борщевика и раздавленных

листьев. Все, о чем я думал, – это как удержать в руках ножницы, висящие на

ремне, который я перебросил через шею. В шее что-то щелкало и трещало, а в

правом плече покалывало – наверное, дело в нерве, защемленном между третьим

и четвертым шейными позвонками (эта проблема беспокоила меня несколько

месяцев). Моя шея настолько напряжена, что если я пытаюсь взглянуть ночью на

звезды, то обычно заваливаюсь на спину.

По мере того как мое тело стареет, я замечаю все новые и новые неприятные

симптомы. При беге у меня побаливает левое бедро, а когда я сижу в тесном

кресле самолета, начинается острая боль в колене. Из-за больной простаты я

просыпаюсь по ночам. Я врач и знаю, что означают эти симптомы, а также знаю,

что со временем они будут усугубляться. Рано или поздно у меня появятся

симптомы первого серьезного заболевания, которое может оказаться для меня

последним. Поначалу, наверное, я не буду обращать на них внимание в надежде,

что они пройдут сами собой, но в глубине души испугаюсь. Недавно я

останавливался в дорогом отеле, и многочисленные зеркала в роскошной ванной,

отделанной мрамором, показали мне не только дряблые отвисшие ягодицы –

наиболее оскорбительное напоминание о моем преклонном возрасте, – но и

родинку прямо за правым ухом, которую я не замечал раньше. В одиночное

зеркало ее невозможно разглядеть. Я лежал в кровати убежденный, что у меня

меланома – самая страшная разновидность рака кожи, – но в конечном счете не

выдержал, встал и принялся рассматривать фотографии на ноутбуке, пока не

обнаружил, что эта родинка была у меня еще несколько лет назад. Лишь после

этого я смог уснуть.

Наработавшись в саду, я вернулся домой изможденный, с одеревеневшими от

напряжения мышцами и ночью проспал девять часов. Утром шея и спина

ощутимо болели, и я начал сомневаться: под силу ли мне справиться со всей

работой, необходимой для восстановления дома? Но днем я все же возобновил

работу – принялся убирать осколки стекла из разбитых вандалами окон. За год до

того я потратил немало часов, устанавливая эти стекла в арочные рамы с

помощью крошечных гвоздей (оконных штифтов) и шпатлевки с мастикой.

Разразился ливень, и обычно невозмутимая гладь канала словно закипела под