Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

бежать вприпрыжку, но она справлялась и еще успевала

тараторить.

– Я вообще-то давно уже хотела… И он… она… ну,

тот, с кем ты встретишься – тоже… только не получалось

из-за Геры и Деметры… и потому что к тебе вообще все бо-

ятся соваться, кроме братьев – сидишь в своем углу и не вы-

лезаешь… А в первые дни Зевс вообще говорит: «Оставьте

его. Ему пришлось хуже всех, время пройдет – привыкнет, а

сейчас брату не до пиров, к нему не лезьте…»

Спасибо тебе, младший.

– Вот, и так получилось… ну, а теперь-то я думаю,

можно… и та… тот, кто тебя ждет – он очень ждет, давно

уже… и ты тоже, я знаю… в общем, вот!

Она закончила радостно и торжественно, впихивая

меня в залитый солнцем покой.

Сперва все размылось: слишком много оттенков,

цвета через край, внезапно обрушившееся понимание – я

понял раньше, чем увидел.

61

– Так похож на него…

Она шарахнулась – нелепо, с приготовленными

заранее объятиями: руки распахнуты, а сама отступила и

дрожит. Я остановился у входа. Гестия переминалась за спи-

ной с ноги на ногу, и я чувствовал, как гаснет исходившее от

сестры радостное предвкушение.

Ну, да. Она же хотела как лучше. Они обе хотели как

лучше. Нужно было уйти сразу – но я с чего-то стоял.

Позволял рассматривать себя. Оглядывал ее в ответ прищу-

ренными глазами – я же ее не помнил! Только руки, которые

меня укачивали, только шепот о том, что все будет хорошо, только темноту и одиночество – сразу после шепота.

Круглое и, наверное, когда-то веселое лицо – бледно

от тревог, как Селена-луна, черные брови – дуги, волосы –

тоже черные и не собраны, а спускаются до самого пола,

образуя подобие гиматия. На ней был убор, сплетенный из

трав и цветов – ароматный, недолговечный покров.

И глаза у нее сияли синими звездами – и откликалась

синева под этими глазами.

Печальные звезды – которые не обманули меня ни на миг.

У меня не было желания говорить, и я ждал, когда она

рассмотрит меня и заговорит сама.

И через сотню ударов сердца она прижала пальцы к

губам и прошептала едва слышно:

– Так похож на него…

Я стоял и ждал. Сейчас, по прошествии многих веков,

сидя над черной водой Амсанкта, я могу признаться себе,

что ждал – объяснения.

Гестия переводила взгляд то на меня, то на Рею Звездоглазую

и едва ли вслух не кричала от дурных предчувствий.

Та наконец вновь распахнула объятия.

– Климен, – прошептала она. – О, Климен, сын мой,

мой первенец, как долго…

62

Тогда я понял, что губы придется размыкать – иначе

мой взгляд проплавит здешние скалы, а грудь разорвется от

слов, которые я хотел бросить ей в лицо.

– Радуйся, дочь Геи, – получилось малость глуховато,

но ровно. – Я не тот, за кого ты принимаешь меня. Спроси о

своем сыне кого-нибудь из других богов. Я зовусь Аидом, –

сглотнул, – невидимкой.

– Нет, нет, ты Климен! – она раздумала обнимать, но

положила руки мне на плечи, и я вздрогнул – неприятное

касание. – Так я нарекла тебя…

– До или после? – слова вылетели, опередив мысль. –

До или после того, как отдала меня Крону? Отцу, на которо-

го я так похож?!

Она убрала руки с моих плеч и опустила голову.

– Мне стоило обнимать твои колени, – проговорила

глухо. – И целовать твои ноги.

– Кто бы тебе позволил?

– Аид! – вскрикнула Гестия с болью. Я повернул к ней

лицо, и она умолкла.

– Оставь, дочь, – проговорила Рея тихо. – Он в своем

праве. Но неужели ты отречешься не только от отца, но и

от матери, не оставишь мне даже возможности узнать тебя,

останешься в ненависти?

– С ней я знаком хорошо. С тобой нет. И я не отрекал-

ся от отца: останусь Кронидом. Раз уж Крону предсказали

быть побежденным сыном. Но…

Больше и говорить-то нечего. Я смотрел на чужую жен-

щину, на ее залитое слезами лицо – и было как-то скучно, холод-

но, и я знал, что сейчас она начнет бормотать о своих страхах…

– Я боялась, – прошептала она, попыталась ступить

вперед – и замерла, остановленная моим взглядом. – Он бы…

Что он бы сделал, если бы ты не принесла ему своих

детей, или если бы ты попыталась спасти кого-нибудь из

них обманом, как это было с Зевсом?

63

– Я хотела… я пыталась спасти Посейдона!

Гера, Деметра и Гестия – не в счет? Их ты – не пыта-

лась? Пела им, надеялась, что он не вспомнит о том, что у тебя

появились дочери? А когда он вспоминал – не пыталась?

А меня потащила сразу же после рождения?!

– Климен, сжалься! Не было дня, чтобы я не пролива-

ла слез, чтобы не думала о тебе…

А когда делила с Кроном ложе – думала?

– Так нечестно, брат! – передо мной встало теперь

лицо рассерженной Гестии. – Ты не видишь и не слышишь

ее, ты слышишь только «Я, я, я!» Как ты страдал! Как тебе

было плохо! Ты думаешь – ей не было страшно и плохо, ког-

да она отдавала собственных детей. .

Отдавала. Собственных. Детей.

Отдавала.

Я правда слышу не то. Не те слова, не те годы – клочок

неба, улыбка, ласковые прикосновения и шепот: «Ну, что

ты плачешь, мамочка здесь, все будет хорошо, тихо, тихо…»

Потом грубая ладонь на младенческом горле – странно, рань-

ше не помнилось. Запах чеснока и чего-то кислого. Долгое

падение в темноту. Раздирающий легкие плач. Однородный,

густой и душный мрак, липнущий к лицу. Недоумение: поче-

му все не хорошо? Или это и есть – хорошо? Я не хочу, чтобы

было так хорошо, забери меня, услышь меня…

Ярость, поднявшая на ноги, долгие удары о стену

темницы, провалы во времени и собственной памяти, и

слез больше нет, я не заметил, когда разучился плакать и

перестал быть ребенком, когда детское сознание: «А отец-то

зараза…» – заменил холодный, непоколебимый разум…

Зато это я помню. «Никто меня не зовет. Ты зовешь:

Аид-невидимка»…

– Климен, сын мой…

Она держалась за край моего плаща, стоя на коле-

нях, – когда успела, или это я отвлекся, заглядывая в бездну

64

своего детства? Молча оттолкнул ее – кажется, слишком

сильно, она упала, и Гестия бросилась ее поднимать.

– У тебя двое сыновей, – выплюнул, глядя поверх ее

головы. – Три дочери. Тебе хватит детей.

– Брат! – закричала Гестия, как будто я причинил боль

ей, оттолкнул ее, и я невольно остановился. – Неужели ты

совсем не умеешь прощать?

– Сын! – прошептала Рея, плащ из волос некрасиво

рассыпался по каменному полу. – О, сын мой, как долго…

Очень долго. Наверное, слишком долго.

Мы разговаривали слишком долго для чужих. У ко-

торых к тому же еще и нет общих дел.

Я развернулся и вышел, едва не сшибив Посейдона

– тот как раз собрался войти. Брат обычно стоял на ногах