Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

Быстро окунул в окровавленную траву ладонь – сбры-

знул хитон.

Теперь – только ссутулить плечи и застыть, глядя пе-

ред собою невидящими глазами: спешил – и не успел, хотел

помочь – не помог, хотел выяснить, остались ли живые – нет

живых…

И виноватых нет. Великаны и чудовища по приказу отца

– кто ж еще. Мойры, резавшие детские нити, – а разве нет?

А то, что чей-то меч безжалостно срезал пряди с голов

умирающих детей – так это еще нужно припомнить… если

кто-нибудь будет в состоянии помнить.

Остальные были уже здесь. Появлялись один за дру-

гим: первым Посейдон, потом Деметра, потом остальные.

Вылеплялись из воздуха: никто не воспользовался колесни-

цей, все неслись сюда на крыльях божественной сущности.

Застывали при виде равнины в детских телах.

Меня никто ни о чем не спросил: никто не мог спра-

шивать.

Минута. Две. Словно клейменые тихим, монотонным

плачем иволги в недалеких кустах.

Бессмертные – над убитым будущим. Над прописан-

ной детскими телами истиной: хотели войны? Получите.

Хотели успеть? Не успеете.

Хотели победить? Гляньте на трофеи своего хотения.

Младший ушел первым – так, словно он, а не я был не-

видимкой. Не взглянув на тело любимого сына. Незаметно,

как не подобает вождю.

Растворился.

А никто и не заметил, потому что земля начала хо-

дить ходуном под ногами, заплясали трупы на красно-зеле-

ной равнине, и оглушил нутряной вой, в котором не сразу

опознавался голос Посейдона:

388

– А-а-а-а, твари! !

Он тоже исчез – в вихре своей ярости – а сразу же

вслед за ним нырнула бледная Афина, прихватив с собой

Ареса. Тот и вырываться не пытался.

Наверное, будут усмирять Жеребца объединенными

усилиями. В бешенстве он может наворотить такого…

Когда и как ушли остальные – я не заметил. Скрежет

зубов, чьи-то сдавленные рыдания да шелест таларий

Гермеса (он, кажется, бросился за Афиной) – и на месте рас-

правы осталась только Деметра.

Каменным идолом – если только идолы могут стонать

сквозь стиснутые зубы.

Бесплотной выпитой тенью – если тени могут гла-

дить дрожащими пальцами головку того, что недавно было

ребенком… было будущим.

Горем – если бы у горя была своя богиня.

– Аид, – она никогда не звала меня по имени. «Этот»

или «он» были самыми почетными наименованиями. –

Зачем… разве нельзя было просто жить… растить детей…

встречать Гелиоса и Нюкту… пусть бы правили, кто угодно,

пусть бы правили, только пусть бы дали нам жить…

Она дотрагивалась до мертвого лица… девочки, кажет-

ся, лет восьми. Словно пыталась стереть с этого лица ужас.

У нее ведь, вроде бы, дочь, вспомнилось вдруг. В

сумерках последних месяцев войны мне не было дела до

чужих детей, но сейчас припомнился скандал, который за-

катила как-то Гера мужу, и как Зевс после пира рассказывал

что-то Посейдону о своем превращении в змея, и о девочке, что росла где-то вместе с Артемидой… как же ее звали?

Впрочем, не все ли равно.

– Пусть бы они только… пусть бы они позволили нам

жить… мне и ей… зачем власть, зачем все…

И вздрогнула, осеклась: вспомнила, кому и что гово-

рит. Вспомнила, что мне не дано понять ее. Мне не над кем

389

трястись и не о ком рыдать, Левка говорила пару раз, что

хочет родить от меня, – я запретил даже думать об этом. На

смешки остальных богов по поводу своей неплодовитости

отвечал неизменно: «Скажите спасибо».

Наверное, они представляли себе характер моего бу-

дущего потомства, потому что смешки после ответа утихали.

– Так иди. У тебя еще есть время. Поклонись Крону.

Попроси пощады для своей дочери.

Но сперва взгляни на это поле и ответь мне: он еще

способен щадить?

Она распрямилась – почерневшая от горя, с развив-

шимися, спутанными волосами. Медленно окинула взгля-

дом картину, ужас которой не могла бы вместить бездна

Тартара.

Сморгнула слезы, утерла их рукой, стряхнула с паль-

цев вместе с каплями детской крови…

Первое дерево вырвалось из-под земли совсем рядом

с ней – там, где упали капли. Невысокое, с корявым стволом

и небольшими продолговатыми листьями, в секунду укра-

сившееся алой пеной крупных цветов. Потом дунул ветер,

взметнул лепестки – и деревья начали подниматься по всей

равнине, прорастать из луж крови, из непогребенных, ис-

терзанных тел…

Одно из них развернуло крону над моей головой.

Вскипело цветом и выбросило к моим ногам невиданный

плод – с кулак величиной, с плотной розовой кожицей. В

моих пальцах кожица треснула, и стала видна сердцевина –

гнезда багряных зерен в форме капель.

Цвет крови и форма слез. Зернышки поблескивали

соком, словно искусный мастер выточил их из таящегося в

горных недрах камня – граната.

Деметра теперь стояла передо мной, рассматривая

свое произведение. В голосе ее не было боли – сухая реши-

мость.

390

– Зачем они сделали это, Аид?

– Близится последняя битва. А боль часто рождает

страх.– Часто, Мрачный Брат, – потрескавшиеся губы тронула

усмешка. – Только не такая боль. Эта боль убила страх. Он

умер сегодня, и над местом его погребения растут алые плоды.

Она шагнула – и растворилась среди корявых стволов.

К дочери отправилась, не иначе.

Я, явившийся в эту долину смерти раньше всех, по-

медлил еще немного. Осматривал пространство, от края до

края заполоненное странными деревьями. Зернышки, ка-

завшиеся гранатовыми украшениями, лопались в пальцах

и растекались по ним душистым соком.

– Что ты думаешь об этом, маленький Кронид? –

спросила из-за плеч Судьба, которую я должен был прокли-

нать. – Что если бы бой был сегодня – мы могли бы прои-

грать. Завтра, послезавтра, в любой другой день будущего

– мы можем уничтожить этот мир. Проиграть не можем.

На Олимпе правило глухое ожидание. Посейдон, вы-

дохшийся и с изрядно потрепанной бородой, топил себя в

вине и нектаре, чередуя то и это. Рыдала Афродита на плече

у помятого Ареса, а Гефест сопел в сторонке и делал вид,

что ослеп. Тихо плакала Гестия, притулившись к суровой

Афине. Афина тоже выглядела встрепанной: удерживать

дядю от безумств оказалось непросто.

Все как один – в главном зале, где безмятежно блестят

золотые, искусно кованные троны.

Все как один – в страшном ожидании вестника.

Да не Гермеса или Ириды – вон они, одна всхлипы-

вает в хитон второго. Ждали вестника куда более мрачного.

Судью. Посланца судьбы.

Меня.

391

Потому что кроме меня нет безумцев, которые бы

сунулись к младшему в эту минуту.