Наталья Долинина - Предисловие к Достоевскому

Единственное, что теперь связывает Ивана Петровича и Маслобоева, — детские воспоминания. Эти воспоминания — большое богатство для одиноких людей, хотя они вовсе друг другу теперь «не пара», как выражается хмельной хЧасло- боев, но он и другое напоминает: «...ты был славный маль­чуган. А помнишь, тебя за меня высекли? Ты смолчал, а ме­ня не выдал, а я, вместо благодарности, над тобой же неде­лю трунил. Безгрешная ты душа!»

Мы узнаем, что Иван Петрович и в детстве был честный и добрый человек. Сам же Маслобоев и тогда был нехорош, и теперь связан с какими-то подозрительными личностями, да и о деле своем говорит так туманно и неприятно, что Иван Пет­рович спрашивает: «Да ты уж не сыщик ли какой-нибудь?.»

И действительно, Маслобоев признается: «...не то, чтобы сыщик, а делами некоторыми занимаюсь, отчасти и офи­циально, отчасти и по собственному призванию». Если Иван Петрович никак не может — при всем своем таланте — при­житься в Петербурге, не может чувствовать себя в столицесвоим, то Маслобоев — несомненно свой в темных, подозри­тельных углах этого города. Единственное светлое, что оста­лось в его жизни, — память о школьных годах. Вот что он сам говорит: «Черного кобеля не отмоешь добела. Одно ска­жу: если б во мне не откликался еще человек, не подошел бы я сегодня к тебе, Ваня...»

Одно из признаний все больше хмелеющего Маслобоева чрезвычайно важно: «Ну, душа, читал! Читал, ведь и я про­чел! Я, дружище, про твоего первенца говорю. Как прочел — я, брат, чуть порядочным человеком не сделался! Чуть было; да только пораздумал и предпочел лучше остаться непоря­дочным человеком. Так-то...»

Слово писателя — великая сила, оно может повернуть всю жизнь человека; вот и Маслобоев «чуть порядочным че­ловеком не сделался!» Но только — чуть не сделался, по­тому что в мире, где они оба живут, удобнее и выгоднее быть непорядочным человеком. И Маслобоев это сегодня же дока­жет: там, где Иван Петрович со своей честностью, совестью, добротой бессилен, Маслобоев со своими отвратительными знакомыми имеет большую силу: в тот же день вечером он поможет Ивану Петровичу увезти Елену от Бубновой. Ивана Петровича можно выставить при помощи ленивого дворника; для Маслобоева открыты все двери, его Бубнова боится.

Маслобоев поражает Ивана Петровича (и читателей то­же) совсем уж немыслимым в мире, где он живет, предло­жением: «Послушай же откровенно и прямо, по-братски (не то на десять лет обидишь и унизишь меня), — не надо ли денег? Есть. Да ты не гримасничай. Деньги возьми, распла­тись с антрепренерами, скинь хомут, потом обеспечь себе це­лый год жизни и садись за любимую мысль, пиши великое произведение! А? Что скажешь?»

Предложение Маслобоева спасительно для Ивана Петро­вича; если бы он мог расплатиться с издателями, которым успел задолжать немалую сумму, и спокойно сесть за новую книгу! И Маслобоев, видимо, искренен. Но принять эту по­мощь было бы не в принципах Ивана Петровича, и он отка­зывается, деликатно, чтобы не обидеть товарища. Но в ответ на душевный порыв Маслобоева Иван Петрович рассказы­вает ему историю внучки Смита — и прекрасно делает, пото­му что именно Маслобоев может помочь вызволить Елену от Бубновой. Впрочем, он ничего твердо не обещает, но, оказы­вается, и о делах Бубновой, и о смерти старика в кондитер­ской Маслобоев знает. Иван Петрович никогда бы не мог ни узнать, ни услышать обо всем этом, не окажись он свидете­лем и смерти старика, и зверства Бубновой. Для Маслобоева знать такие вещи — профессия, он тем и живет, что знает всю грязь, происходящую вокруг него. И тут неожиданно Маслобоев сообщает нечто чрезвычайно важное: «Разыски­вал я недавно одно дельце, для одного князя, так я тебе ска­жу — такое дельце, что от этого князя и ожидать нельзя было...

А как фамилия того князя? — перебил я его, предчув­ствуя что-то.

А тебе на что? Изволь: Валковский.

Петр?

Он...»

Ивана Петровича он этим сообщением «ужасно заинте­ресовал», но ведь Маслобоев — деловой человек, больше он ничего не скажет: «Сказки я умею рассказывать, но ведь до известных пределов, — понимаешь? Не то кредит и честь потеряешь, деловую, то есть, ну и так далее».

Понятие чести оказывается не однозначным. Может быть, человеческая честь как раз требует, чтобы Маслобоев обна­родовал, раскрыл «дельце» князя, но есть еще деловая честь — сыщицкая, и она велит держать в секрете все, что узнаешь о своих богатых клиентах. Иван Петрович не спорит, сн понимает: Маслобоев зависит от князя, потому что князь платит за услуги тайного сыщика.

3. Сложный душевный мир

Мы не забыли: должно пройти четы­ре дня, пока князь снова явится к На­таше. Елена пришла в первый день, и для Ивана Петровича день этот тянется бесконечно долго: с утра — неожиданное появление Елены и первое знакомство с ней. Затем поездка с ней на Васильев­ский и сцена у Бубновой, встреча с Мас- лобоевым, его обещание выручить Елену и, главное, таинственный намек на какое-то грязное и страш­ное «дельце» князя; от Маслобоева — к старикам Ихмене- вым, от них — к Наташе... И все это в полубольном, тяжеломсостоянии, в полубреду... Но даже и вечером Иван Петрович не едет домой, не ложится в постель, а торопится к Масло- боеву — как оказалось, не зря: Маслобоев сдержал свое сло­во, увез Елену от Бубновой. Наконец-то Иван Петрович воз­вращается в свою комнату, но уже не может отдохнуть: с ни& Елена, она больна, в жару и бреду. Иван Петрович уступает девочке свою кровать, а сам засыпает «уже поздно, в первом часу ночи... подле нее на полу». Так кончается для него пер­вый день.

Второй день начинается «очень рано», потому что какой же сон на полу, около больной девочки, о которой беспоко­ишься! К утру Елена заснула крепко, но Иван Петрович не мог тоже заснуть: он должен был бежать за доктором, пока девочка спит, чтобы, проснувшись в чужом месте, она не ис­пугалась.

Всякий ребенок, далее и не переживший таких страданий, какие выпали на долю Елены, даже вполне благополучный и и совсем еще маленький, — всякий ребенок — это сложный ду­шевный мир, с которым нужно уметь обращаться. Елена же представляла собой загадку, которую и не могла, и не хотела разгадать Бубнова и которую пытается понять Иван Пет­рович.

Вот что он замечает в своей гостье: «И вчера и третьего дня, как приходила ко мне, она на иные мои вопросы не про­говаривала ни слова, а только начинала вдруг смотреть мне в глаза своим длинным, упорным взглядом, в котором вместе с недоумением и диким любопытством была еще какая-то странная гордость».

Доктору она тоже «не отвечала ни слова, но все время только пристально смотрела на огромный Станислав, качав­шийся у него на шее». Станислав — это орден, и Елена, мо­жет быть, знает, что орден. Она любопытна, как всякий ре­бенок, вероятно, хочет знать, за что наградили доктора, но жизнь приучила ее не задавать вопросов, приучила молчать, чтобы как-нибудь ненароком не унизить себя.