Наталья Долинина - Предисловие к Достоевскому

Ивану Петровичу никогда еще не приходилось иметь дела с детьми. Но у него есть свойство, необходимое каждому, кто берется воспитывать: он хорошо помнит свое детство. Это помогает ему понять Елену, не сердиться на нее, например, когда она вырвала руку у доктора, хотевшего пощупать ее пульс, и отказалась показать ему язык. Старичка доктора, давно забывшего свое детство, Елена поразила: он никак не мог понять дикого, тяжелого взгляда девочки, ничем не мо­жет объяснить ее упрямства. Иван же Петрович легко пред­ставляет себя на месте этой девочки — себя не сегодняшне­го, взрослого, а в детстве — это помогает ему понять стран­ное поведение Елены. Доброта рождает в нем душевную деликатность: он не хочет лишний раз расспрашивать девоч­ку, чтобы не напомнить ей страшного прошлого; он решает как можно реже оставлять ее одну — и потому не едет ни к Наташе, ни к ее матери, он еще не знает, как поступить с Еленой, оставить ли у себя или поместить в какую-нибудь хорошую, добрую семью (да ведь такую семью еще надо найти!), но он уже взял на себя ответственность за ее будущее.

Вот этого-то его свойства и не понимает Елена: не видела она в людях доброты. Иван Петрович еще не представляет себе, сколько неожиданных трудностей предстоит ему одо­леть из-за того, что Елена не может поверить, чтобы человек был просто добр и ничего за это не требовал.

Итак, день Ивана Петровича заполнен с самого утра: схо­дил к доктору, приготовил чай, потом пришел доктор и ос­мотрел Елену, следом явился Маслобоев. От него мы, нако­нец, узнаем, как видят посторонние глаза ту квартиру, что показалась Ивану Петровичу вполне для него подходящей: «Ведь это сундук, а не квартира».

«Ведь это сундук, а не квартира»! — одна фраза, но за ней все бедственное положение Ивана Петровича, к которо­му сам он уже притерпелся, как бы и не чувствует его, и счи­тает возможным поселить у себя в комнате еще одного чело­века, а на свежий взгляд Маслобоева, положение — хуже не­куда. Маслобоев понимает и то, что «все эти посторонние хлопоты отвлекают от работы».

Действительно, пока мы слышим одного только Ивана Петровича, мы не представляли себе, до какой степени за­боты о чужой внучке и о семействе Ихменевых отрывают его от дела, — сам Иван Петрович никогда не говорил об этом: единственное, на что он жаловался изредка, что работа не идет, но ведь это может зависеть не от обстоятельств, а от самого человека. Теперь, глядя глазами Маслобоева, мы уви­дели: как же, в самом деле, он думает работать, имея на ру­ках больного ребенка, которого нужно кормить?

Маслобоев, как человек практический, задумался об этом, он понял и то, что у Ивана Петровича денег совсем нет, и пришел к заключению: «...за тебя надо серьезно приняться. Эдак жить нельзя». Он тут же снова предлагает Ивану Петровичу денег — постепенно мы начинаем понимать, что Маслобоев гораздо лучше, чем показался с первого взгляда: он и добрый, и готов помочь... Этот человек еще не раз за­ставит нас задуматься, добро и зло так сплетены в нем, что ни он, ни его школьный товарищ, ни сам автор не могли бы сказать, хороший он или плохой. Да ведь таково большинство людей: их можно увидеть по-разному, глядя с разных точек зрения. Во всяком случае, к Ивану Петровичу Маслобоев оборачивается лучшей своей стороной.

Как практический человек, Маслобоев прямо ставит воп­рос о Елене: «...что, ты ее поместишь куда-нибудь или у себя держать хочешь?» Но Иван Петрович еще не решил и спра­шивает Маслобоева: «Ну, на каком, например, основании я буду ее у себя держать?

— Э, что тут, да хоть в виде служанки...»

Маслобоев-то понимает, что никому нет дела до Елены, никому и в голову не придет доискиваться, куда она делась, а взять в служанки девочку такого возраста — вполне есте­ственное дело. Но Ивана Петровича пугает его предложе­ние: «Прошу тебя только, говори тише. Она хоть и больна, но совершенно в памяти...» Он боится, как бы девочку не испугало появление Маслобоева, которого она видела вчера вечером у Бубновой, и еще больше не испугало бы пред­ложение взять ее в виде служанки — словом, он и сам не знает твердо, чего боится, но не хочет ничем травмировать Елену.

И, действительно, как только Маслобоев ушел, Елена ста­ла спрашивать Ивана Петровича, кто это был и не придет ли за ней Бубнова. Выслушав успокоительный ответ и взяв Ива­на Петровича за руку, она «тотчас же отбросила ее, как буд­то опомнившись». И снова Иван Петрович не рассердился за это на девочку, а задумался: «...просто бедняжка видела столько горя, что уж не доверяет никому на свете».

Характер Елены чрезвычайно интересует Достоевского: читая о ее выходках, мы начинаем понимать психологию уни­женного и оскорбленного, но не покорившегося подростка. У девочки трудный, мучительный характер — и при этом яркий; немудрено, что Иван Петрович не решается оставить Елену одну, чтобы пойти к Наташе. Но душа его неспокой­на — ему кажется, что он нужен Наташе, а его-то и нет...

Неожиданно Елена сама помогла ему: «...она попробовала улыбнуться и как-то странно взглянула на меня, как будто борясь с каким-то добрым чувством, отозвавшимся в ее серд­це». Елена уже поняла, что не по своим делам Иван Петро­вич спешит из дому. Она уже и не скрывает, что никуда от него уходить не хочет. Но долго еще ему придется завоевы­вать ее гордое сердце...

От Наташи Иван Петрович возвращается грустный. Но все его размышления прерываются, едва он вошел в комнату: прежде, когда он жил один, Иван Петрович мог хоть всю ночь размышлять о Наташе. Сейчас у него нет времени ду­мать ни о Наташе, ни о своей любви; Елена приготовила ему новый сюрприз: она хочет вернуться к Бубновой: «Пусть погубит, пусть мучает... Я бедная и хочу быть бедная. Всю жизнь буду бедная: так мне и мать велела, когда умирала. Я работать буду... Я в работницы наймусь...»

Иван Петрович уже понял: «...с этой девочкой... будет много хлопот». Одного еще он не может рассудить: в том, что Елена плачет при нем, рыдает и не может успокоиться, позволяет ему утешать себя, — в этом уже видно ее громадное дове­рие. Ведь там, у Бубновой, она молча сносила все обиды и даже побои, никому не показывала своих слез, своего горя... Ему она уже верит и — боится поверить, что кто-то может быть к ней добр, боится расстаться с выстраданным убежде­нием: у нее есть только один путь — жить гордо и одиноко, ни перед кем не раскрывать своей души и ничего не получать даром^ все зарабатывать своим трудом.

Все эти дела и заботы совершенно измучили Ивана Пет­ровича. Он признается: «...я редко был в таком тяжелом рас­положении духа, как засыпая в эту несчастную ночь».

Но присутствие Елены, ее слезы и порывы уйти к Бубно­вой все-таки хоть немного отвлекли его от Наташиных дел. Сама же Наташа — и он представляет себе это — все бро­дит в одиночестве по комнате и все обдумывает то, что произошло в ее жизни. Нет, не на радость ей явился князь с предложением — Иван Петрович окончательно по­нял это, потому и засыпает в таком «тяжелом расположе­нии духа».