Наталья Долинина - Предисловие к Достоевскому

Третий день ему приносит не меньше забот. Едва проснув­шись, он услышал «какие-то звуки, как будто кто-то шуршал по полу веником», и, встав, обнаружил Елену с веником в руках. «Дрова, приготовленные в печку, были сложены в уголку; со стола стерто, чайник вычищен; одним словом, Елена хозяйничала».

Конечно, ничего нет дурного в том, что девочка — уже не маленькая и многое умеющая — прибирает комнату. Но де­вочка вчера еще была в жару; она больна, и, главное, Иван Петрович понимает: не из доброго чувства взялась она хо­зяйничать: «...мне именно казалось, что ей как будто тяжело было мое гостеприимство и что она всячески хотела дока­зать мне, что живет у меня не даром».

Следующая сцена — одна из наиболее странных в рома­не и наиболее точно в ней виден весь характер, даже можно сказать, нрав Елены. В ответ на совершенно невинные слова Ивана Петровича: «Вот и платьице хорошенькое запачкала веником» — Елена с самым хладнокровным видом разорвала свое кисейное платье сверху донизу, а затем в ярости «изо­рвала... чуть не в клочки». При этом она смотрела «каким- то вызывающим взглядом» и, вероятно, ждала, что Иван Пет­рович будет ругать ее.

Но мы уже знаем, что Иван Петрович не станет ругать девочку, у него — другое оружие. «На это дикое, ожесточен­ное существо нужно было действовать добротой», — пишет Иван Петрович, и он тут же отправляется на поиски срочной работы и денег, а добыв их, — на Толкучий рынок, где по­купает Елене платье.

Он думал еще, что надо бы купить «какую-нибудь шу­бейку», белье, но не решился: «Елена такая обидчивая, гор­дая. Господь знает, как она примет и это платье, несмотря на то, что я нарочно выбирал как можно проще и неказистее, самое буднишнее...»

Вот чем Иван Петрович победит Елену — не платьем, а тем, что признает в ней личность, право на обидчивость, на гордость. Одевала ведь ее и Бубнова, даже роскошно одева­ла, но эти ее наряды были ненавистны Елене.

Теперь же, увидев купленное Иваном Петровичем скром­ное платье, «она вспыхнула... была чрезвычайно удивлена и вместе с тем... ей было чего-то ужасно стыдно... и что-то мяг­кое, нежное засветилось в глазах ее».

Видя, что Иван Петрович опять собрался уходить (он вновь беспокоился о Наташе), Елена говорит: «Вы, когда уходите, не запирайте меня... Я от вас никуда не уйду» — и опять добавляет, что будет работать: стирать Ивану Петро­вичу белье, готовить кушанье... Она, без сомнения, не имелав виду заплатить своим трудом за платье, а просто хотела сделать для него что-нибудь хорошее, ответить заботой на заботу. Но Иван Петрович на этот раз не понял ее и даже упрекнул: «...тебе тяжело от меня самый простой подарок принять. Ты тотчас же хочешь за него заплатить, заработать, как будто я Бубнова и тебя попрекаю. Если так, то это стыд­но, Елена».

Девочка могла бы ответить, что она совсем другое имела в виду, но промолчала. Не может она за три дня изменить свой характер — такому забитому, измученному существу нужно время, чтобы понять доброту. Единственное ее ору­жие — молчание, и она пользуется этим оружием, боясь рас­крыть то человеческое, что уже проснулось в ней в ответ на заботу Ивана Петровича. Но и она кое-чего добилась: Иван Петрович, уходя, оставил ей ключ и просил запереться из­нутри. Теперь уже и он начал доверять Елене.

Этот третий день тянулся невыносимо долго. Иван Петро­вич не мог не забежать к Наташе, а вернувшись от нее, за­стал у себя старика Ихменева, немало удивленного присутст­вием Елены.

Был совсем измучен, едва перемогал болезнь, но превоз­мочь ее был уже не в силах: проводив старика, Иван Пет­рович упал в нервном припадке — и, если бы не Елена, мог заболеть надолго.

4. Не Елена — Нелли...

Девочка всю ночь дежурила возле больного, заботилась о нем: он проспал до полудня и проснулся освеженный, бодрый. Наступил последний, четвертый день.

Все предыдущие дни Ивана Петро­вича были переполнены множеством мел­ких и крупных дел. Долгожданный чет­вертый день, когда все сомнения долж­ны были разрешиться, Иван Петрович проводит дома, он еще болен, лежит — и весь этот день он почти не успевает думать о Наташе, потому что все его внимание занимает Елена.

В ее жизни тоже многое изменилось за эти четыре дня. В первый из них она еще была у Бубновой, только позавчера вечером Иван Петрович с помощью Маслобоева увез ее от-< туда, но, благодаря умному и доброму подходу к ней Ивана Петровича, она уже доверилась ему. Можно подумать: что-то уж очень быстро, однако, удалось ему завоевать Елену, хо­тя мы и видели, как много душевных сил было положено на это. Но нет, Елена вовсе не завоевана, и даже в разговоре четвертого дня мы увидим, что Иван Петрович еще очень мало знает о ней и очень многого не может понять.

Оказывается, вчера Елена внимательно слушала весь раз­говор Ивана Петровича с Ихменевым и сделала из этого раз^ говора свои выводы: «Он дурной старик». Иван Петрович возражает: «...он очень добрый человек». Но у Елены свои представления — и достаточно твердые: «Нет, нет; он злой...»

Роман Достоевского построен так, что каждая человече­ская история в нем как бы повторяется. Мы еще убедимся в этом, но уже и сейчас видим, что история Наташи очень на­поминает историю матери Елены. Девочка твердо знает, как ей понимать старика Ихменева: он кажется ей повторяющим ее дедушку — старого Смита. Мы уже догадываемся: сход­ство действительно есть, и девочка больше знает об этом сходстве, чем Иван Петрович. Поэтому она так решительно осуждает Ихменева: «Он свою дочь не хочет простить» и знает, как должна поступить Наташа: «Теперь, как простит, дочь и не шла бы к нему».

Видимо, у Елены давно создалась своя, выношенная мечта о мщении, которого не удалось осуществить ее несчастной матери, и теперь Елена мечтает, чтобы Наташа отомстила своему отцу — как бы и за себя, и за мать Елены: «...он не стоит, чтобы дочь его любила... Пусть она уйдет от него на-! всегда и лучше пусть милостыню просит, а он пусть видит, что дочь просит милостыню, да мучается». Иван Петрович догадывается: «Верно, она неспроста так говорит», но еще не знает, насколько схожа история дочери Смита с На- ташиной историей.

И снова Елена повторяет свою излюбленную мечту: «...в служанки наймусь... Выдержу. Меня будут бранить, а я на­рочно буду молчать. Меня будут бить, а я все буду молчать, все молчать, пусть бьют...»

Слова как будто те же, что мы не раз уже слышали от Елены, но в ее сердце уже произошла немалая душевная ра-«

бота — прежде всего, в девочке изменилось главное: ведь не­счастья, озлобленность плохи не только тем, что они портят человеку жизнь, делают его несчастливым; когда человек ни­откуда не видит добра, он перестает думать о других людях, замыкается в своих бедах; так и Елена — кроме своего ста­рого дедушки, она ни о ком не привыкла думать, никого не умеет жалеть. Все люди, с кем она сталкивается, вызывают у нее или ненависть и злобу, или гордое недоверие. Но за че­тыре дня у Ивана Петровича она все-таки поняла, что теперь связана с хорошим человеком. Елена понимает даже, что оби­жает Ивана Петровича своей гордыней. Пока ему было очень плохо и он лежал в тяжелом нервном припадке, Елена не стеснялась заботиться о нем. Теперь, когда Ивану Петрови­чу лучше, она решается заговорить о его делах, расспросить о его работе — ей важно понять, богат он или беден, она уже поняла, что небогат, и уже придумала, что будет помогать ему. Вероятно, ей даже приятно узнать, что Иван Петрович беден: решив работать и помогать Ивану Петровичу, она не нарушает обещания, данного матери.