Наталья Долинина - Предисловие к Достоевскому

Достоевский стремится все-таки оправдать Алешу: в эпи­логе мы узнаем о его письмах из Катиного имения, когда он понял, что проект вернуться обратно в Петербург не мо­жет состояться. Видимо, Катя, которую он называл в одном из писем «своим провидением», продолжала придумывать для него утешительные сказки: то он «спешил известить, что приезжает... на днях, чтобы поскорей обвенчаться с Ната­шей, что это решено и никакими силами не может быть ос­тановлено», то он был в отчаянии, то, наконец, в третьем пись­ме «признавался, что он преступник перед Наташей», пытал­ся даже восстать против князя, «с упорством, со злобою оп­ровергал доводы отца, проклинал себя за малодушие и — прощался на веки!»

Но — все это нисколько не оправдывает Алешу в наших глазах. Мы видим и доказательства его отчаяния, слез, му­чений: кроме его писем пришло письмо от Кати, которая подтвердила, что Алеша «действительно очень грустит, мно­го плачет и как будто в отчаянии, даже болен немного, но что она с ним и что он будет счастлив». (Курсив Достоев­ского.)

Вот это слово — она, выделенное Достоевским, очень важ­но. В нем не только осуждение, но некоторая даже брезгли­вость к Кате, о которой устами Ивана Петровича было ска­зано столько хороших слов. Если Алеша — как мы это уже ясно видим, — несмотря на все свои страдания и зависи­мость от отца, все равно остается легкомысленным эгоистом, приносящим горе Наташе, которую он любил, то ведь и Катя не менее эгоистична. Рассудив, что Алеше будет с ней луч­ше, чем с Наташей, она так в это уверовала, что уже ни­сколько не задумывается, как больно Наташе получать эти заверения, что она с ним и он будет счастлив. Оба эти ре­бенка, ставшие взрослыми, но не повзрослевшие, винова­ты перед Наташей, оба они вступают в жизнь, сделав не­счастным другого человека, — на каком основании? Только потому, что у Кати есть миллионы, которых у Наташи нет.

Достоевский прямо не осуждает ни Катю, ни Алешу. Он даже как будто винит в Алешином эгоизхме его отца — кня­зя Валковского. Но в то же время из всего творчества До­стоевского мы делаем непреложный вывод: человек должен нести за себя ответственность сам.

Богатство князя Валковского и тем более богатство Кати испортило и ее, и Алешу, освободило их от всех забот, ко­торые знакомы не только Наташе, но тринадцатилетней Нелли.

В эпилоге Достоевский очень коротко рассказывает о пись­мах Алеши и Кати — мы довольно видели обоих, мы долж­ны были уже их понять: для обоих все-таки главное в жиз­ни — чтобы им было хорошо, и ради своего счастья они могут переступить через другого человека, при этом найдя множе­ство оправданий, чтобы не помешать своему душевному ком­форту.

Недаром и в «Братьях Карамазовых» Катерина Ивановна своим выступлением на суде не только не помогла Мите Карамазову, а способствовала тому, чтобы его признали ви­новным и осудили на двадцать лет каторги как убийцу от­ца, которого он не убивал.

Пока на Митю не пало чудовищное подозрение, Катерина Ивановна хотела быть ему вернейшим другом и спаситель­ницей. Когда же пришла беда, вернейшим другом оказалась Грушенька — мы видели, какую злую хищницу она разыгры­вала прежде, когда Мите не грозила никакая, опасность. Ока­залось, что Катерина Ивановна умеет бороться за себя, за свои интересы, а Грушенька умеет пожертвовать всем из любви к Мите.

Это и есть главный критерий человеческого, которо­му учит нас Достоевский во всех книгах, и в «Униженных и оскорбленных» мы невольно обвиняем и Катю, и Алешу, которые заняты только собой и не умеют ничем пожертвовать ради счастья другого.

ЧАСТЬ I V

Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства...

Ф. М. Достоевский

Отступление восьмое

О РОМАНЕ «БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ»

Что бы еще мог написать Пушкин, если бы прожил во­семьдесят лет, как Толстой? Много раз я задумывалась над этим вопросом... ответа на него нет. Что бы еще написал Лер­монтов, погибший двадцати семи лет? Никто этого не знает и никогда не узнает.

Но мы знаем, что написал бы Достоевский, если бы смерть не застигла его шестидесятилетним, в разгар творческих за­мыслов. Знаем потому, что его жена Анна Григорьевна рас­сказала о его планах, которыми, к счастью для нас, Федор Михайлович всегда с ней делился. Достоевский написал бы еще один роман о братьях Карамазовых, об их дальнейшей судьбе. Не случайно возникла эта странная фамилия: Кара­мазовы. Всякий ленинградец, едва научившись складывать буквы в слова, запоминает фамилию, начертанную золотом на мраморной доске, прикрепленной к решетке Летнего сада: Каракозов. Надпись на решетке сообщает, что на этом мес­те Дмитрий Каракозов стрелял в царя Александра II.

Достоевский не дожил нескольких недель до взрыва 1 марта 1881 года, когда Александр II был убит народоволь­цами. Но в последние годы жизни Достоевского на царя по­кушались много раз. После выстрела Каракозова прошли го­ды. Взрывался поезд, в котором царь ехал из Ливадии в Москву и потом в Петербург. Взрывалась столовая в Зим­нем дворце. По Дворцовой площади бежал царь, петляя как заяц и уворачиваясь от пуль, посылаемых в него народоволь­цем Соловьевым.

Достоевский не понимал стрелявших и взрывавших, но уже понял, что эти люди уверены в свой правде и не отсту­пятся. Он много думал об этих людях, не жалевших своих молодых жизней ради того, что они считали главным: изба-^ вить Россию от царя. Фамилия Каракозова, повешенного в 1866 году, сразу после покушения, жила в памяти Достоев­ского и подсказала ему фамилию героев его главной книги: Карамазовы.

В первом, написанном романе «Братья Карамазовы» труд-^ но выделить главного героя — все три брата в равной сте­пени главные. Во втором романе, которого Достоевский не успел написать, один из братьев должен был пройти суровые испытания и кончить жизнь на виселице, как Каракозов. Ни­кто не может сказать с уверенностью, как решил бы судьбы своих героев Достоевский. Но второй роман остался нена­писанным, его нет. Зато первый роман о братьях Карамазовых остался нам — и трудно назвать писателя, который нашел бы в себе мужество сказать о самом мучительном для души человеческой, о тех бесчисленных и неразрешимых пробле­мах, какие волнуют эту душу от молодости до зрелых лет. Достоевский сделал это, написал. Читать его последнюю кни­гу тяжело — душа надрывается.