Наталья Долинина - Предисловие к Достоевскому

Эти слова очень точно характеризуют самого Колю, но в нем уже проснулось и новое чувство, в котором он не боит­ся признаться Алеше: «О, как я жалею и браню всего себя, что не приходил раньше! — с горьким чувством воскликнул Коля».

Ведь только что, у постели больного Илюшечки, он про­стодушно признавался, что для того и не приходил, чтобы явиться в полном блеске! Только что он хвастал, самоут­верждался, изображал из себя самого умного, самого храб­рого, самого ловкого, самого-пресамого... Но он увидел боль­ного мальчика — и перечувствовал то, что он перечувство­вал, — и совершил победу над собой; он не только понял, что был неправ, он нашел в себе мужество признаться в этом Алеше: «...мне поделом: я не приходил из самолюбия, из\ эгоистического самолюбия и подлого самовластия, от кото­рого всю жизнь не могу избавиться, хотя всю жизнь ломаю себя. Я теперь это вижу, я во многом подлец, Карамазов!»

Конечно, это «всю жизнь» звучит смешно — из чего со­стоит «вся жизнь» тринадцатилетнего мальчика! Но мы ви­дим, что он и в самом деле «ломает себя», стараясь изба­виться от «эгоистического самолюбия», — этим Коля привле­кает нас, очаровывает. Он признается Алеше, что иногда ему кажется, -будто все над ним смеются, и тогда он мучает всех окружающих, «особенно мать». Вот это свойство под­ростков из-за недовольства собой мучить всех, а особенно мать, удивительно точно замеченное и понятое Достоевским, увы, живо и сегодня.

Не все матери, к несчастью, понимают, что это вовсе не означает, будто сыновья их не любят, что это возрастное непременно пройдет, что мальчики в этом возрасте просто не умеют, не могут допустить открытого изъявления чувств, им нужно повзрослеть, чтобы научиться открыто показывать свою любовь к матери.

Откровенный разговор с Алешей привел к тому, что обо­им стало как-то неудобно, даже немножко стыдно своей от­кровенности. Ведь Алеша тоже еще очень молод — ему два­дцать лет, и он мало что видел в жизни. Но думал он о лю­дях много и понимает их, как мудрый взрослый человек. Поэтому и может предсказать Коле, что он будет «очень несчастный человек в жизни», но все-таки благословит жизнь, будет радоваться ей. И Коля соглашается с ним, потому что уже понял свое основное чувство: не может он мириться с несправедливостью, всегда будет воевать против нее.

А тут как раз представляется случай сделать это. Из до­ма выходит самодовольный, важный врач и на все мольбы спешащего за ним отца Илюшечки небрежно отвечает: «Что делать! Я не бог!» Коля понимает, что приговор произнесен, что больного ждет смерть. Но врач говорит и еще слова, ко­торые могут быть восприняты только как оскорбление: Илю­шу нужно отправить в Сиракузы; его мать и сестру — на Кавказ, а потом в Париж... Несчастный штабс-капитан Сне­гирев в отчаянии указывает на голые стены своего жилища, на бедность и нищету, которых нельзя не заметить. «А, это уж не мое дело, — усмехнулся доктор».

8*

227

Вот чего Коля Красоткин вынести не мог. Он устроил са­мое дерзкое издевательство над врачом, причем называл егоне иначе, как «лекарь». Он громко сообщил, «побледнев и сверкнув глазами:

— А знаете, лекарь, ведь Перезвон-то у меня пожалуй что и кусается!»

Алеша Карамазов впервые на всем протяжении романа «властно крикнул» на Колю — он всегда ведь ровен, споко­ен, а здесь из последних сил старается остановить затеянный Колей скандал, и это ему удается: никого бы Коля не послу­шался, а его послушался. Мы, читатели, пожалуй, рады, что скандал не состоялся: это было бы нестерпимо и для Сне­гирева, и для больного мальчика. Но в то же время мы и ра­ды, что Коля вывел высокомерного врача из его пошлого и подлого спокойствия. Может быть, впервые в жизни Коля затеял скандал не ради того, чтобы утвердить себя, а от бо­ли, обиды за товарища. И еще один урок он получил в этот день: прощаясь с Илюшей до вечера, он крепился, чтобы не заплакать при людях. Но в сенях он опять проклинал се­бя, «что не приходил раньше, — плача и уже не конфузясь, что плачет...»

Кончается роман «Братья Карамазовы» речью, которую говорит Алеша Карамазов, возвращаясь с похорон Илюшечки, говорит мальчикам, школьникам, и Колю Красоткина уже не удивляет, откуда у Алеши берется время «сентименталь­ничать с мальчиками»; он, может быть, понял, что для взрос­лого человека разговоры с мальчиками могут быть са­мым важным занятием в жизни. День этот, когда хоронили Илюшу, был трудным и переломным не только для школь­ников.

О чем же говорит с ними Алеша Карамазов у большого камня, к которому любил ходить Илюша со своим отцом? О расставании — и, может быть, о расставании на долгие го­ды. «Согласимся же здесь, у Илюшина камушка, что не бу­дем никогда забывать — во-первых, Илюшечку, а во-вторых, друг об друге».

Читая эти простые слова, невольно вспоминаешь, что и в первом романе Достоевского Ивана Петровича и Маслобое­ва связывали воспоминания детства, школьных лет. Эта мысль — о чистоте детства, которую непременно нужно со­хранить в душе, кем бы ты ни вырос, — очень важна для Достоевского. Мы видели, что все до единого мальчики пла­кали — вот эту-то минуту чистого.горя Алеша просит каждо­го запомнить, сохранить в душе память о том, как сегодня он был «добр и хорош», потому что «именно это воспомина­ние одно... от великого зла удержит...»

Алеша не заискивает перед мальчиками и не боится са­мому Коле Красоткину заметить его оплошность: «Я слово вам даю от себя, господа, что я ни одного из вас не забуду: каждое лицо, которое на меня теперь, сейчас, смотрит, при­помню, хотя бы и через тридцать лет. Давеча вот Коля ска­зал Карташеву, что мы будто бы не хотим знать, «есть он или нет на свете?» Да разве я могу забыть, что Карташев есть на свете...»

В ко!Гце своей речи Алеша восклицает: «Как хороша жизнь, когда что-нибудь сделаешь хорошее и правдивое!»

Последний роман Достоевского кончается светло — не­смотря на то, что невиновный осужден на каторгу, несмотря на то, что погиб прекрасный, храбрый и благородный маль­чик, последняя нота в книге — светлая, потому что она зве­нит голосом детства.

Глава IX

НЕЛЛИ

1. Капризы

На протяжении всего романа «Уни­женные и оскорбленные» Достоевский чрезвычайно свободно обращается с вре­менем. В начале романа он обозначил точную дату, с которой начались стран­ные приключения рассказчика, но вско­ре мы поняли, что эта дата — не сегод­няшний и даже не вчерашний день; со­бытия, описанные в романе, происходи­ли за год до того, как Иван Петрович, потеряв всех людей, которые год назад были ему близки и дороги, лежит в боль­нице и готов умереть; в этом печальном состоянии он- вспо­минает и записывает то, что пережил и чему был свидетелем: знакомство с Нелли, любовь к Наташе, печальную историю Наташи и Алеши, тяжбу старика Ихменева с безжалостным и всевластным князем Валковским... Взявшись описывать со­бытия, рассказчик говорил о них по порядку: с того дня, как он столкнулся с умирающим Смитом, и до самого объяснения с князем Валковским в ресторане все шло, кажется, в хро­нологической последовательности. Но — нет. В четвертой части оказывается, что рассказчик изменил принципу хроно­логии: вся третья часть была посвящена Наташе и ее любви, в этой части только изредка появлялась Нелли, а с ней в эти самые дни, пока Наташа ждала князя, происходили странные и непонятные вещи, о которых мы узнаем только теперь.