Наталья Долинина - Печорин и наше время

Ага! — сказал грубый голос,— попался!., будешь у меня к княжнам ходить ночью!..

Держи его крепче! — закричал другой, выскочивший из-за угла.

Это были Грушницкий и драгунский капитан».

Мы уже говорили о том, что, сделав первый непорядоч­ный (хотя н смешной) шаг на бале, вступив в заговор с дра­гунским капитаном, Грушницкий неизбежно должен сделать и следующие шаги. Зачем он подкарауливает Печорина? Что­бы отомстить ему? Но такого рода месть непременно бросит тень на имя девушки, которую Грушницкий любил... об этом он не думает. Ослепленный злобой, он на следующее утро не останавливается перед тем, чтобы прямо опорочить Мери в глазах водяных бездельников.

Все смешалось и перепуталось: Печорин завтракает в ре­сторане вместе с мужем Веры, а Грушницкий в соседней комнате, собрав «человек десять молодежи», рассказывает о ночном происшествии: «...наконец, говорю я, видим мы, сходит кто-то с балкона... Какова княжна? а? Ну, уж, при­знаюсь, московские барышни! После этого чему же можно верить?».

Грушницкий, «ослепленный ревностью», убежден, что он говорит правду и Печорин действительно был ночью у княжны. Печорин знает, что это неправда: он чувствует себя обязанным вступиться за честь Мери, безвинно оклеветанной.

«Прошу ваг... сейчас же отказаться от ваших слов: вы очень хорошо знаете, что это выдумка. Я не думаю, чтобы равнодушие женщины к вашим блестящим достоинствам за­служивало такое ужасное мщение»,— говорит Печорин (кур­сив мой. — Н. Д.).

Грушницкий колеблется и все-таки отвечает: «Милости­вый государь, когда я что говорю, так я это думаю и готов повто­рить... Я не боюсь ваших угроз и готов на все».

Оба говорят правду. Грушницкий вовсе не знает, «что это выдумка». Он убежден, что Мери принимала ночью Печо­рина. Но если бы даже это было правдой, разве порядочный человек станет рассказывать такие вощи?

Печорин кругом виноват. Рядом с ним за столиком сидит муж женщины, у которой он провел ночь. По его вине окле­ветана Мери. И все-таки паши симпатии на стороне Печорина, потому что он ведет себя как человек крупный, а Грушницкий — как мелкий.

Дуэль, которую драгунски!! капитан задумал, чтобы по­пугать, для смеха, теперь неизбежна. Уже п сам драгунский капитан в бешенстве. «Он пожелтел, посинел; скрытая злоба изобразилась на лице его».

По условиям заговора, разработапным драгунским капи­таном, Грушницкий должен был придраться «к какой-нибудь глупости» и вызвать Печорина на дуэль. По вышло иначе: вызвал Печорин — обстоятельства сложились так, что он опять на высоте, а Грушницкий — в смешном и постыдном положе­нии, еще больше унижен эпизодом в ресторане.

По Печорин, который внешно выглядит так благородно: заступился за честь девушки,— на самом деле не может чув­ствовать себя достойно: муж Веры с жаром восхваляет его, называет «благородным молодым человеком», радуется, что у него нет дочерей, которых мог бы оскорбить «мерзавец» вроде Грушннцкого.

Стыдно все-таки должно быть Печорину — стыдно слушать эти восторги обманутого им человека!

«Я пошел прямо к Вернсру, застал его дома и рассказал ему всс»,— записывает Печорин. При всей странности его отношений с Всрнером, при всей замкнутости характера Пе­чорину все-таки нужен человек, к которому можно прийти в трудную минуту и рассказать «всс»; человек, который поймет, не осудит и поддержит...

Всрнер повел себя именно так. Он согласился быть секун­дантом н отправился к Грушннцкому вырабатывать условия дуэли.

Условия заговора тем временем изменились: противники Пе­чорина «несколько переменили свой... план и хотят зарядить пулею один пистолет Грушннцкого. Это немножко похоже на убийство, по в военное время, п особенно в азиатской войне, хитрости позволяются; только Грушницкий, кажется, пмбла- городпее своих товарищей».

«Поблагороднее» вовсе не значит, что он способен от­казаться от подлой затеи драгунского капитана, а только то, что он колеблется, его мучает совесть. На поступки Грушниц­кий по способен; поступки совершает Печорин, решения при­нимает он — Грушницкий только подчиняется чужой воле и собственному мелочному самолюбию.

Из юного, неопытного мальчика, вызывавшего сочувствие, он за месяц превратился в негодяя; в этом превращении виноват прежде всего Печорин: своими издевательствами он довел Грушннцкого до потерн человеческого облика. Но и сам Грушницкий оказался слабым, ничтожным человеком, но способным дать отпор ни Печорину, ни драгунскому капитану.

ПЕЧОРИН

Мы знаем не одно описание дуэли — и ночи перед дуэлыо — в русской литературе: у Пушкина в «Выстреле», «Капитанской дочке» и «Евгении Онегине»; у Толстого в «Воине н мире», у Тургенева в «Отцах и детях»... И всегда писатель сообщает о мыслях и чувствах перед дуэлыо только одного из героев: в «Выстреле» это Сильвио, в «Капитанской дочке» — Грипсв, в «Войне п мире» — Пьер, в «Отцах и де­тях» — Базаров. Можно было бы сказать, что автор всегда пере­дает состояние главного героя, но п «Евгении Онегине» Пушкин рассказывает но об Онегине, а о Ленском:

Домой приехал, пистолеты Он осмотрел. Потом вложил Опять их it лини!, и раздетый При свечке, Шиллера открыл... ... Владимир книгу закрывает, Перот перо: его стихи Полны любовной чепухи...

Так мог бы вести себя в ночь перед дуэлыо Грушннцкий, если бы не превратился в ничтожество. Тот Грушннцкий, который носил солдатскую шинель и произносил романти­ческие речи, мог бы и Шиллера читать, и писать стихи... Но тот Грушннцкий готовился бы стреляться на самом де­ле, рисковать своей жпзныо. Л этот Грушннцкий, кото­рый принял вызов Печорина, идет па обман, ему нечего стра­шиться, незачем волноваться за свою жизнь: заряжен будет только его пистолет... Мучила ли его совесть в ночь пород дуэлыо, мы но Знаем. Он предстанет перед нами ужо готовым к выстрелу.

Лермонтов но рассказывает о Грушннцком. Но Печорина он заставляет подробно записать, о чем он думал и что чув­ствовал: «А! господин Грушннцкий! ваша мистификация вам но удастся... мы поменяемся ролями: теперь мне придется отыскивать па вашем бледном лице признаки тайного страха. Зачем вы сами назначили эти роковые шесть шагов? Вы думаете, что я вам без спора подставлю свой лоб... но мы бросим жеребий!... и тогда... тогда... что, если ого счастье пере­тянет? если моя звезда, наконец, мне изменит?..»

Итак, первое чувство Почорппа такое же, как у Грушниц­кого: желание мести. «Поменяемся ролями», «мистификация не удастся» — вот о чем он заботится; им движут довольно мелкие побуждения; он, в сущности, продолжает свою игру с Грушницким, и только; он довел ее до логического конца. Но ведь конец этот опасен; на карту поставлена жизнь, и пре­жде всего его, Печорина, жизнь!