Фрэнсис Веллман - Искусство допроса. Как добиться признания вины?

Описывая эту тему, сенатор Хоар говорит: «Адвокат не обязан и не имеет права высказывать свое собственное мнение. На нем не лежит ответственность за принятое решение по делу. У него не только нет права сопровождать свой аргумент декларацией своего собственного мнения, но я думаю, что самые опытные наблюдатели согласятся, что такие высказывания, если они становятся привычными, имеют тенденцию уменьшать, а не увеличивать должное влияние адвоката… Перед присяжными Новой Англии никогда не выступал адвокат сильнее Даниэля Вебстера. Но записано, что он был осторожен и воздерживался от любого твердого высказывания. Он начинал свои сильнейшие аргументы такими словами, как: «Присяжные должны рассмотреть…», «Джентльмены, быть может, стоит подумать о том, что…» и так далее, тем самым отделяя себя от трибунала, которо 28му он адресовал эти слова». Но адвокат имеет право возбуждать в сознании присяжных то же волнение по делу, которое чувствует он сам. Если он чувствует, что прав, он может показать это сотней методов, которые не могут оставить слушателей равнодушными. В случае Глэдстона впечатляла глубокая серьезность, которой он наделял все, что произносил. Его слушателям всегда казалось, что то, о чем он говорил, было по сути не менее важно, чем основание всего мира. А у Руфуса Чоата в любом судебном деле были заметны его искренние, сердечные переживания. «Ни один игрок никогда так не желал оказаться за игровым столом, как Чоат хотел оказаться в захватывающей игре полуслучая-полуискусства, где двенадцать людей, двенадцать игральных костей, должны все повернуться в одну сторону – иначе игра проиграна. Это было странное зрелище: увидеть среди двенадцати расчетливых и умных земляков – фермеров, городских администраторов, членов правления, людей, выбранных своими соседями для ведения их важных дел – после аргумента какого-нибудь трезво-мыслящего адвоката защиты, рассказавшего о какой-то не особо со-мнительной сделке, перетянувшего их на свою сторону и предупредившего их о хитростях адвоката-заклинателя; когда Чоат вставал для ответа за истца, увидеть их уверенные и пренебрежительные взгляды, говорящие: «И не пытайтесь опробовать ваши хитрости на мне!» Плечо, слегка повернутое в сторону говорящего, отведенный взгляд, и вдруг – перемена: сначала смена осанки, слегка открытый рот, потом взгляд, сначала заинтересованный, потом неуверенный, потом уважающий, капитуляция в глазах, под взглядом великого адвоката, затем – заклинание, чары, великое колдовство, пока, наконец, присяжные и зрители не были сметены и не следовали, как пленные, за завоевателем в его триумфальном марше». 29

Сэр Джеймс Скарлетт, величайший получатель вердиктов Англии, всегда выглядел так, будто был уверен в себе и своем деле настолько, что эта уверенность зарождалась во всех, кто его слушал. Он «обвивал дело, как огромный змей». В нем всегда была «смесь блестящей смышлености и добродушия, которая подкупала присяжных». Один из авторов «Британии» так живописно описывает появление Скарлетта в суде: «Зритель, незнакомый с судами, подумал бы, что тучный, круглолицый, краснощекий мужчина, сидящий на удобных подушках на креслах в первом ряду, мог быть кем угодно, только не адвокатом в этом деле. Или, увидев, как он встал и перекрестно допрашивает свидетеля, мог бы подумать, что тот слишком вял, чтобы хорошо разбираться в своем деле, настолько хладнокровно, безразлично и, казалось бы, равнодушно он относился к ответам на свои вопросы, оставляя их на произвол судьбы, как будто было неважно, уделит он им внимание или нет. Зритель готов поспорить, что дело выиграет адвокат истца, таким ясным кажется дело и такой незначительной оппозиция. Но, наконец, настанет очередь обвиняемого, и тогда большеголовый, краснолицый, беззаботный адвокат медленно поднимется со своего места, встав не совсем прямо, облокотившись левой рукой на барьер, и повернется боком к присяжным, начиная защиту своего клиента. Он все еще выглядит небрежно, как бы прилагая особые усилия просто для того, чтобы говорить, подбородок его полного лица лежит на еще более полной груди, как будто простого движения губ достаточно для того, чтобы было сказано все, что нужно сказать. Вот вам и первое впечатление. Минутного раздумья достаточно, чтобы разогнать мысли о том, что лень и вялость были причинами прежнего бездействия говорящего. Теперь стало понятно, что пока физически он отдыхал, он пристально наблюдал и вникал в происходящее. Этот острый серый взгляд не зря скользил по присяжным и свидетелям. А те оставленные без внимания факты, выявленные во время перекрестного допроса, не были ни бесполезными, ни выброшенными. Хотя голос его тих, он четок и ясен. Это не просто орган звука, но метод общения между сознанием адвоката и сознанием присяжных. Сэр Джеймс Скарлетт не пытался, в отличие от Денмана или Броухема, вызвать у присяжных бурные чувства потоком обличительных речей или красноречия; не было здесь и софистики, занимавшей слишком много места в речах Кэмпбелла или Вильд; он работал с фактами – признанными, пропущенными или смазанными, в зависимости от его целей, и с выводами, ставшими очевидными вне зависимости от предубеждений, вызванных противоположной стороной. Вот так побеждал этот удивительный адвокат».

Личное обаяние является, пожалуй, самым важным из всех качеств хорошего судебного адвоката. Те, у кого оно есть, часто сами этого вполне не осознают или осознают частично под влиянием большой аудитории. Нет ничего равного зрителю для стимуляции всех имеющихся способностей. Знание темы и его собственное тонкое понимание ситуации свидетеля и того, как интересы и чувства свидетеля влияют на данную тему, вдыхают жизнь в вопросы перекрестного допрашивающего. Его сила становится почти непреодолимой, но это сила вопросов, сила, дошедшая до сознания свидетеля, а не сила голоса допрашивающего. Кажется, что он может сконцентрировать все внимание своих слушателей на главных пунктах дела, он делает весомым и солидным все, к чему бы ни прикоснулся, он подсознательно преувеличивает достоинства своего дела, он почти интуитивно понимает элементы правды и неправды в рассказе, не обращая внимания на рассказчика, и новые и доселе невообразимые способы атаки показаний, казалось бы, появляются на свет из его вдохновения.

Такова жизнь и таков опыт судебного адвоката. Но я не могу оставить эту часть нашей темы, не упомянув об одном мнении свидетеля, а не адвоката, не процитировав нижеследующую забавную жалобу, которая попала в прессу:

«Из всех несчастных людей в этом мире никто не достоин симпатии и сочувствия больше, чем те, которых обстоятельства обязали появиться в суде в качестве свидетеля. Вас вызывают на трибуну, и Вы кладете руку на копию Священного Писания в кожаном переплете, с крестом с одной стороны и без креста с другой, для обеих разновидностей христианской веры. Далее вас передают в руки двух джентльменов-юристов, один из которых любезно вам улыбается, так как вы на его стороне, а второй свирепо глядит на вас, так как он на противоположной. Улыбающийся джентльмен далее выкачивает из вас все, что вам известно, и, выжав из вас все, что ему нужно, передает вас другому, который начинает показывать вам, что вы ошибаетесь во всех своих предположениях, что вы не видели ничего из того, в чем поклялись, что вы никогда раньше не видели обвиняемого, короче говоря, что вы явно лжесвидетельствуете. Он хочет знать, были ли вы когда-либо в государственной тюрьме, и воспринимает ваш отрицательный ответ с видом человека, считающего, что вы должны были бы там быть, повторяя вопросы в новой формулировке, и говорит вам со строгостью, внушающей ужас, быть осторожным в ваших ответах. Он хочет знать, правильно ли он понял, что вы имели в виду то-то или это, а также хочет знать, не имели ли вы в виду что-то другое. Запугав вас почти до потери сознания и осудив вас в глазах сговорчивых присяжных, он вас отпускает. По очереди на трибуну выходят все, с кем вы когда-либо ссорились, и клянутся, что вы самый большой негодяй из всех им известных и что вашим клятвам верить нельзя. После этого адвокат противоположной стороны, в своем заключительном слове, рисует ваш моральный портрет для присяжных – как человека, о котором еще долго будет ходить дурная слава, как о состоящем в заговоре против невинности и нравственности и осужденном за свою попытку. Судья говорит присяжным, что если они Вам верят, то… и так далее, указывая на то, что даже он не верит, что вы говорили правду, а вы возвращаетесь домой к своей жене и семье, соседям и знакомым – мужчина под подозрением – и все это потому, что вы случайно присутствовали при том злополучном событии!»