Неизвестно - Untitled.FR11

ЧЁРНЫЕ КРЫЛЬЯ ПТИЦЫ РОК

Счастье человека может быть различным - осознанным или глупым, его мож­но вовсе не замечать - просто жить вовсю, вдыхая воздух полной грудью, и радо­ваться всему, что тебя окружает.

С сорок четвёртого года, после своей войны, Паша наслаждалась жизнью, как может наслаждаться ею человек, прошедший испытание адом. Она могла с пол­ной уверенностью сказать, что счастлива, и была убеждена, что ошибки молодо­сти позади и что её семья - крепче любой крепости.

Женщины всеми порами ощущают любовь мужчины, и это делает их лёгкими, крылатыми, и Пашка-Пташка, подвижная по своей природе, просто летала над землёй. Она не могла подолгу читать только потому, что при чтении надо было сидеть, а это было не по ней. Если чем-то занималась, то принималась петь. Её глаза светились синими васильками, а улыбка не сходила с лица. Она была самой красивой женщиной в посёлке, и она успевала всё!

Дом сверкал чистотой, постели постираны и выглажены, из кухни доносились волшебные запахи: она любила готовить сама. И, хотя мысли об учёбе она забро­сила, работать очень хотелось. (Какая тут учёба! Иван требовал девочку, и уже к концу августа она поняла - муж добился своего!). Саньке полтора годика, может побыть и с Феклушей, и она определилась заведующей совхозным фельдшерским пунктом.

Страна жила на подъёме, дети делались по-стахановски, и она акушерствова­ла по всей округе, один раз заехали даже за пятьдесят километров, в Анну, там заболела акушерка. Эта работа делала Пашу нужной людям, к ней относились уважительно не только из-за того, что она директорская жена.

В директорском доме было всегда весело, Иван вечно шутил, смеялся. Она ни­когда не слышала, чтобы он повысил голос. Да и когда повышать, если он являлся только в темень, как ясно солнышко, и в темень уходил? Летом у него не было выходных, и, чтобы не скучать, она приглашала Зиночку, Аню.

Зиночка приезжала из Воронежа со Славиком - на свежий воздух, на молоч­ко, Аня - из своих Лисок. Этим летом получилось так, что собрались все вместе. Решила Паша прокатиться с Зиной и Аней в соседний посёлок Зеленино за очень вкусным, жирным творогом - даже у них в совхозе не умели делать такого.

Конюх Усков уже был под хмельком, запряг им самую спокойную лошадку - Муху, и тронулись потихоньку. Погода в воскресный августовский денёк была теплая, солнечная. Муха, раскачивая боками, двигалась не торопясь, а они песни пели да поглядывали на поля.

И вот - уже подъезжали к Зеленино - дорога пошла под уклон, лошадь затру­сила под тяжестью телеги, и вдруг оглобли упали вниз, кобыла бежит в одну сто­рону, а телега, разгоняясь, - в другую. Перед ними - канава! Благо оглобли упёр­лись в бруствер, ходок встал. Подошла Муха, таща за собой висящие постромки, виновато опустив голову. Когда прошёл испуг, женщины принялись хохотать, но потом стало не до смеха. Как запрячь лошадь?

Паша этого не умела, Зиночка тем более, у Ани даже никто не спросил. Бро­сать ходок нельзя, мигом подберут. Значит, надо кому-то идти в деревню!

Вдруг Аня говорит: «Это мы в два счёта!»

Паша и Зина переглянулись. Как заправский конюх, Аня разобралась во всём, и уже через десять минут они вновь ехали по дороге. Аня не стала делать секрета: «Девочки, в Карабулаке у меня была служебная лошадь. Запрягала сама. Лошадь кусучая, как собака! Как-то тяпнула одного узбека за плечо, тот неделю рукой не мог пошевелить! А меня не кусала. Они как-то звали её по-казахски, а я дала свою кличку. Когда она куснула очередного мужика, пристававшего ко мне, я сказала: «Ну, ты и молодец, собака!» Так потом и звала - Собака. Пошли, гово­рю, Собачка моя, водицей напою!

. Страда сорок седьмого года стояла в полном разгаре. Иван говорил, что в этом году урожай зерновых будет не меньше рекордного. Он совершенно изму­чился с уборкой, ночевал в поле, дома появляясь лишь изредка. Паша, видя его потемневшее, осунувшееся лицо какого-то землистого оттенка, заставляла его пить горячее молоко с растопленным бараньим жиром. Он не противился, мор­щась, пил «эту гадость», но по ночам она слышала, как воздух со свистом выхо­дит из его лёгких.

- Всё, хватит! Вот закончишь уборочную, сама повезу тебя в Воронеж, в об­ластную!

В середине сентября Иван, как всегда, с раннего утра ускакал на Аргентине. Вечером, когда только начало темнеть, Паша развешивала постиранное бельё на балконе, ей помогала гостившая у них Зиночка. Она услышала звук ударов копыт о землю, увидела Аргентину. Иван сидел на ней как-то странно, привалившись к шее. Затем он стал медленно сползать с лошади. Паша бросилась вниз. Её Ванеч­ка стоял к ней спиной, прижавшись лбом к крупу лошади, его тело вздрагивало от кашля, он прижимал ко рту белую тряпку, испачканную кровью.

- Ваня, Ваня . сейчас, сейчас . ну. пойдём же !

Она подставила своё плечо, завела его руку себе за шею: было неудобно под­ниматься по узкой лестнице вдвоём.

- Феклуша! - крикнула Паша изо всех сил, и тут же в дверном проёме на кух­ню появилось встревоженное лицо Феклуши с расширенными глазами, - старые чистые простыни, холодной воды!

Паша уложила мужа в спальне, сняла сапоги. Лоб горел, и без градусника она определила - не меньше сорока! Зиночка стояла рядом, сжимая на груди руки, с расширившимися от ужаса глазами.

- Ванечка, потерпи, родной. сейчас станет легче. - Паша произносила сло­ва, которые привыкла повторять раненым.

Кровь шла изо рта толчками, при выдохе, и она крикнула Феклуше:

- Не копайся, порви одну из простыней!

Паша вытерла мокрым полотенцем лицо мужа, он виновато улыбался:

- Вот. я устроил вам. - вымолвил еле слышно.

- Да всё будет хорошо, сейчас сбегаю позвоню в районную, вызову врача. Зина, держи холодную тряпку у него на лбу. Я - в контору.

Паша бегом бежала в контору, и только одна мысль преследовала её: «Как же ты, медик, не сумела заставить его обследоваться! На что ты надеялась, если человек на глазах терял вес?» - говорила она себе, ругаясь, как конюх. Что толку корить себя! Нужно срочно врача!

Растолкав сонного сторожа, она схватила телефонную трубку. В больнице уже врача не было, как и не было телефона у него дома. Паша умела принимать реше­ния быстро, этому её научила война:

- Быстро! Гони к Ускову, пусть запрягает лошадь - и сюда! Едем в Чиглу, за врачом! - заорала Паша на растерявшегося сторожа, а сама принялась дозвани­ваться в Воронеж. Не веря в то, что у неё что-то может получиться, она яростно крутила ручку телефона: с пятого раза её соединили с Воронежем.

- Девушка, миленькая, надо срочно, человек погибает!

Ответила Ниночка:

- Да, Пашуня! Что случилось? Давид здесь, вышел на улицу. Что случилось? Родная, не плачь!

Что делать? Она должна быть рядом с Ваней, а Усков пусть едет за врачом. Нет, он может вернуться без врача, ехать надо с ним! С Ваней посидит Зиночка.