Сергей Иванов - Исчезнувшие зеркала

Таня вернулась домой. Ну и что делать? Что-то ведь можно было — это уж точно. Какой-то выход обязательно существовал, только она его не могла придумать.

Ладно, начнём снова.

Вот он такой злой… Нет, это сейчас неважно. Важно, что вот он такой бедный, в аптеку ходит, смотрит «Стадион для всех» и плачет. Получается… что? Надо ему помочь — это же просто!

Эх! Снова ерунда выплывает: мы ведь не знакомы…

И вдруг Таня догадалась: ну и пускай, Гришке я помогала, а он сперва тоже был мне совсем не знаком. Значит, можно?.. Господи! Ну конечно, можно!

Да, но я даже не знаю, как его зовут.

Спокойно! Это уж вообще легче лёгкого… Она опять выбежала на лестничную площадку, вызвала Лифтину. Прямоугольная черепаха как-то особенно долго добиралась до Таниного верхнего этажа… А, ну понятно: она же ехала с самого низу. Она ведь перед этим Старика везла.

Странно так стало Тане: только что в этой кабинке ехал Старик, а теперь она, Смелая Татьяна, будет заниматься очень странным делом… На стене в кабинке есть такая особая кнопка — если её нажать, то никуда не поедешь. Таня встала на цыпочки и нажала её: кнопка специально была устроена высоко, чтобы не достали «баловные малые дети». Но Таня уже, как видно, вышла из этого возраста.

— Алло! Говорите! — глухо и в то же время близко ответила пластмассовая решётка над кнопкой. — Аварийная слушает!

— Ой, я, наверно, не туда, — сказала Таня растерянно.

— Да говори, говори, — ответила решётка теперь уже нормальным женским голосом. — Только на цыпочки встань, а то тебя плохо слышно. Чего случилось-то?

Таня, которая и так уже была на цыпочках, вдохнула побольше воздуха, готовясь к ответственной и громкой фразе:

— Мы, понимаете, тимуровцы дома номер шестьдесят восемь. И хотим взять шефство над жильцом из квартиры номер двести двадцать три. Потому что он одинокий.

^Какое-то время дежурная за пластмассовой решёткой молчала. Но не отключалась.

— Так! Значит, он и вас уже прихватил?

— Чего?

— Правильно, ты позвонила не по адресу. Это тебе нужно бы в домовую контору идти — имена и фамилии узнавать. Но его же весь микрорайон знает! Вот слушай.

Был такой очень хороший человек — Лев Николаевич Толстой. А этот — всё наоборот: Николай Львович.

И не Толстой, а Худяков. И не хороший, а дрянь дяденька! У вас ещё с ним голова поболит! — И она разъединилась.

Таня вышла на улицу, стала ждать автобуса. Подъехал троллейбус. Гуднул зачем-то. Опять гуднул! Таня посмотрела в кабинку. Там сидел пожилой водитель, который с Гагариным Юрием Ивановичем в домино играл. Надо же!

Троллейбус ушёл, подбежал автобус… А странно всё-таки: Витя Алёхин — а такой, оказывается, шахматист был. Дядя Юра Гагарин — ну это уж вообще! Теперь Николай Львович Худяков… Как будто они специально все собрались, чтобы щеголять друг перед другом.

Таня думала-думала: может, и у неё самой есть что-нибудь такое… Да, конечно, есть! Тётя Шура Пушкина, знакомая мамы. Она даже специально зовёт себя по-несовременному Шура, чтобы было понезаметней. А то: «Вас как зовут?» А она ответит: «Саша Пушкина»… Это же смех!

Тут Таня и приехала — как раз засмеявшись. Была остановка «Овраг». Если помните, в этих краях они повстречались с «эксиком». Но сейчас, конечно, была совсем иная причина. Таня знала: в овраге, где была живая земля, росли цветы. И действительно нашла их, хотя и подступал уже сентябрь.

Спрашивается, что им делать, цветочкам-то, без пчёл да без хорошего солнца? Но всё-таки они зачем-то цвели и продолжали расцветать. И было их особенно жалко рвать, и были они особенно живые. Однако Таня нарвала букет. Даже взяла один колокольчик, хотя знала, что их нельзя, что они редкие у нас в Подмосковье, заповедные цветы. И всё-таки сорвала один, про себя извинившись перед кем-то: «Мне очень надо!»

Раз-два-три, огонь, пали! И она позвонила… Таня Смелая, понятно вам? Таня Смелая!

Но с огромным трудом она не убежала, пока Старик шёл к двери, открывал своими, наверное, негнущимися пальцами замок, словно это был не замок, а засов.

Дверь наконец растворилась, и Таня протянула вперёд цветы, словно защищаясь ими:

— Здравствуйте, Николай Львович! Поздравляем вас с днём рождения! Позвольте вам преподнести наш скромный подарок!

— А кто это такие «вы»? — спросил Старик.

Пока всё шло, как она задумала: Старик сразу должен удивиться, какие же такие действительно «мы», когда стоит одна Таня? Невидимки, что ли?

— Мы — это тимуровцы нашего дома! — бодро-весело сказала Таня. Потому что ШП и Алёшка будут же ей помогать: куда они денутся!

— А вам кто… про день рождения? — спросил Старик подозрительно.

Про день рождения ей никто. Про день рождения она сама выдумала, чтобы появилась уважительная причина начать разговор и знакомство. Он бы ей должен был сказать: «Да нет, ты ошиблась, у меня никакого дня рождения сегодня нет» — и смутиться как бы виновато. Но всё же и обрадоваться: что люди, оказывается, подумали о нём, вот и цветы приготовили. «Заходи ко мне, чайку попьём, потолкуем»… Так рассчитывала Таня, потому что она бы сама именно так как-нибудь и поступила, так как-нибудь и говорила бы.

Но у Старика не было никакой радости, ни удивления, а только одна подозрительность. И Таня растерялась. А вот это как раз обрадовало его! Или вроде бы обрадовало:

— Ты давай, зайди-зайди, — сказал он.

Но так в гости не приглашают, так в клетку приглашают, чтобы потом её запереть. Таня прижала к груди цветы — единственных и таких слабых своих защитников.

Старик закрыл за ней и за цветами дверь, и руки у него действительно были непослушные, запор долго не поддавался, но потом всё-таки поддался — наверно, знал, что Старик всё равно не отвяжется.

— Ну и кто же тебе сообщил, что у меня якобы день рождения?

Они так никуда и не прошли, только Старик её запер, вот и всё. Стояли в тесненькой прихожей, какие бывают у всех однокомнатных квартир. Уже отсюда тянулся след неубранности, про которую сказал ШП…

— Мне?.. Один ч-человек…

— Ну понятно, что не один труп! — И Старик улыбнулся на свою шутку.

Тане стало неприятно, но не оттого, что она испугалась этого слова, а оттого, что… ну, так с гостями ведь не шутят — недобро.

— Так заходи-заходи, — сказал Старик. Он не стал больше у неё выпытывать про день рождения. Может быть, понял, что эдак не добьёшься ничего, и решил узнать каким-нибудь другим путём — окольно, в разговоре. — Давай цветы… Я поставлю.

Он взял цветы. И вдруг на его лице появилась непонятная растерянность. Потом Таня догадалась: он не знал, куда их поставить, он давно не держал в руках цветы. Как будто вообще забыл, зачем они нужны человеку.

И Таня сразу стала готова простить его. Старика было жалко, вот и всё… Быстро оглянула его молчаливую квартиру. Но тут не было ни одной вазочки. То ли он их все побил за свою длинную жизнь. То ли они ему вообще не понадобились.