Сергей Иванов - Исчезнувшие зеркала

Наконец Старик взял с окошка стеклянную банку из-под болгарского горошка. Сказал неуверенно:

— Сюда можно?

— Я только её помою… Ладно?

Таня пошла на кухню, такую же небрежную и одинокую, как всё здесь. Но помыть банку из-под горошка — дело совсем простое, а горячая вода из крана льётся даже в самой неприбранной квартире.

Старик сидел на стуле и смотрел как раз туда, откуда Таня должна была появиться. Цветы лежали на столе. Ничего не говоря, Таня поставила их в банку, чтобы они могли немного отдышаться и начать жить.

— Ну, и как же вы будете надо мной шефствовать?

— А мы уже, — сказала Таня. — Вот сделали, что троллейбусы чаще ходят…

Он не поинтересовался, как это они такое сделали — новых троллейбусов подкупили, что ли? Он внимательно смотрел на Таню, словно что-то припоминая:

— Так это ты была на остановке там?

— Я…

Он опять стал смотреть на неё:

— Ты, значит… А под дверью у меня?..

— Мы просто шефство взяли над маленьким мальчиком!

Он кивнул несколько раз, понял, наконец, что происходит:

— Заставляют, да? Школа?

— Почему? Нет!

— А зачем же ты тогда?

— Я не знаю, — ответила Таня.

Помолчали. Тане было неудобно от этого разговора. А Старик смотрел на неё с удивлением и с еле заметной насмешкой. Даже, можно сказать, с совсем незаметной, так умный смотрит на глупого: немножечко изучает, немножечко глазеет. Да, Старик именно глазел! Так в зоопарке глазеют на бегемота.

— Знаете, я лучше не буду над вами шефствовать, вы плохой!

Старик не удивился, не расстроился. Он всё держал за хвост свою невидимую усмешку:

— И цветы назад возьмёшь?

— Цветы оставлю!

Ей сделалось нестерпимо жалко этих цветов, которые она погубила совершенно напрасно, — и крупного колокольчика, и мелких с вытаращенными глазами ромашек, которых называют почему-то римскими, и пастушьей сумки, и дикого люпинуса, у которого все родственники давно отцвели, а вот он остался, себе на беду.

Она смотрела на цветы… Зачем же она их здесь оставит?

Но слово уже было сказано!

Таня пошла к двери, покрутила колёсико, и замок проглотил свой толстый железный язык. Последний раз оглянулась на цветы. Казалось, они стояли спокойно.

Старик на своём стуле не двинул ни рукой, ни ногой — как памятник. Только глаза перевёл. Он тоже теперь смотрел на цветы. И люпинус, который торчал немного сбоку, как бы тянулся к Старику.

ШП сидел на своём дубу зелёном, словно какой-нибудь там любопытный павиан, смотрел-смотрел в стариковское окно и ничего не понимал…

Он уже давно сидел здесь. Он почти сразу сюда сел, как только вышел из Таниной квартиры. Только теперь это уже не было подглядывание. Это было что-то совсем другое!

ШП казалось, они не жалели Старика — ни Таня, ни Алёшка.

Но ШП не обвинял их. Старик был злой — это ведь правда. И он, ШП, просто не сумел рассказать про Старика так, как он сам чувствовал. Себя ШП тоже за это не обвинял: в конце концов он не артист, не рассказчик! Уже сейчас, сидя на своей «наблюдательной ветке» второй раз, ШП понял самое главное: Старик такой же, как он, такой же ШП, только взрослый.

И ещё он такой ШП, которому не попались на пути ни Таня, ни Алёшка.

И ШП очень хотел ему помочь, но как, он не знал.

шшть?

ш

Имк.

Он мог только одно: висеть здесь между небом и землёй, и смотреть на Старика, и переживать за него.

А ведь это очень слабая помощь.

Старик сидел перед телевизором. Потом будто бы кто-то его позвал. Старик встал, продолжая смотреть на экран, надел плащ и шляпу серого, мышиного, цвета, хотя, по мнению ШП, на улице было совсем не холодно.

Ещё секунду Старик постоял у телевизора, досматривая какую-то там сцену. Лицо ого при этом абсолютно было равнодушным. И вообще, казалось, он думал о чём-то постороннем. Вот так же в своей прошлой жизни и ШП частенько: подсматривал, сам не зная зачем, просто по привычке и по мстительности какой-то непонятной.

Старик вышел на улицу и свернул за угол. Чуть не столкнулся с Алёшкой, который его даже не заметил. Очень скоро затем из дому вышла Таня Смелая. Уехала куда-то на автобусе. Ну вот, всё правильно: Таня в одну сторону, Алёшка в другую… Они не интересовались Стариком!

Потом Старик вернулся. Сбросил пальто, шляпу, посидел на стуле, вытирая пот со лба… Ну и зачем было так накутываться, подумал ШП.

А Старик поднялся, пошёл на кухню, взял чашку со стола, заглянул внутрь, подошёл к раковине, ополоснул. Он всё это делал с совершенным равнодушием, словно его приставили ухаживать за каким-то абсолютно безразличным ему человеком… Вернулся к плащу, вынул из кармана красную пластмассовую баночку… Лекарство! Вот зачем он уходил. Съел лекарство, запил водой из чашки. Сел к телевизору. И так сидел — сколько времени, ШП не знал.

Вдруг что-то случилось.

Старик встал так быстро, что и не поверишь. Выключил телевизор. — Осмотрел комнату как-то суетливо. Взял плащ, шляпу, которые валялись на диване, сунул их в шкаф. Ещё увидел какой-то беспорядок… А беспорядка тут было сколько хочешь! Но понял, что не успеет, быстро ушёл из комнаты… В кухне не появился.

«А, ему кто-то позвонил!» — догадался наконец ШП. И стал ждать, подкручивая колёсико настройки в своём бинокле, хотя и так видно было отлично.

Мы уже знаем, кого увидел ШП — Таню с букетом цветов. И наш наблюдатель, надо прямо сказать, здорово удивился. Старик о чём-то спрашивал, а Таня Смелая старалась что-то объяснить — так казалось ШП. Старик наконец взял цветы. Вид у него от этого стал будто растерянный… Действительно, цветы… чепуха какая-то. Для чего они нужны?

Потом Таня, наконец, поставила их в банку, и Старик успокоился. Он сидел на стуле. ШП ни разу не видел, чтобы Старик на нём сидел: со стула телевизор неудобно смотреть. И опять он что-то спрашивал, а Таня вроде бы в чём-то его убеждала.

Дорого бы ШП отдал; чтобы подключить к своему биноклю микрофон!

Вдруг Таня что-то сказала и ушла. Сперва ШП подумал — в кухню. Нет, не появилась! Старик продолжал сидеть на стуле. Смотрел на цветы и чего-то ждал. Словно надеялся, что на этих цветах ягоды появятся.

Потом Старик заметил — а ШП заметил это раньше, — что цветы покачиваются, подрагивают. И бумажная скатерть, которую положено выкидывать после того, как она загрязнится… и бумажная эта скатерть тоже шевелится, словно под нею кто-то сидит.

А там никто не сидел, конечно. Это просто был ветер. Таня ушла, а дверь за нею плотно не прикрылась. И тогда ШП понял, чего ждал Старик. Не ягод он ждал, а чтобы Таня, может быть, вернулась. Плохо же он знал Татьяну Смелую!

А ШП такая обида взяла: зачем тогда вообще приходила? Да ещё с цветами!

Старик открыл шкаф. Вынул плащ, шляпу, даже не думая, что дверцу надо бы обратно прикрыть… Стал надевать плащ, но, видно, решил, что только зря теряет время. Хотя уж, скорей, надо было надеть его, чем теперь снова снимать.