Лариса Исарова - Война с аксиомой 

30 сентября.

Больше всего на свете люблю чудеса! Вот сегодня, например, встретила на улице Толю. Просто шла и встретила. Он со мной даже в булочную пошел и потом домой проводил. Хотя шел дождь… Он, как всегда, острил, спрашивал, почему я не звоню ему никогда; сказал даже, что в наш век так мало мужчин, что времена тургеневских девушек прошли… Говорил как будто серьезно — я сначала поверила и неприятно стало, — а потом он начал Лермонтова читать, и я поняла, что это все остроты. Не может же человек, который Лермонтова любит, так нелепо думать!

В общем, я решилась и пригласила его на наш литературный вечер. Ну разве эта встреча не чудо?

5 октября.

Вот и вечер прошел. Всегда так: когда чего-то очень ждешь, на что-то надеешься — не сбывается.

Я была в новом платье, сама себе даже нравилась. И Люба сказала, что я хорошенькая и что на меня Валерка прямо нежно смотрит. А Толи не было. Настроение у меня начало гаснуть, хотя самодеятельность наши подготовили классную. Особенно Дробот — Кудряш! Здорово он пел, только смешно: Танька — Варвара на полголовы выше его.

Толя пришел, когда уже стулья для танцев растаскивали, пришел с компанией десятиклассников. Ну, наши мальчишки ведь не умеют танцевать — стояли, как чурбаны, в углу. Начали мы девочка с девочкой. Я с Любой протанцевала дважды, а потом вижу, Толя к нам идет. Я покраснела, сердце застучало, привстала даже, а он Любу пригласил. Тут чего-то у меня в душе оборвалось. Ведь он нарочно это сделал… Тогда я пошла к Валерке, учила его танцевать, потом Рыбака. Мы хохотали, шумели. И когда Толя к нам подошел и меня пригласил, я отказалась. Но мне так тоскливо стало, я так мечтала с ним потанцевать! Он ведь танцует не как стиляги из их класса, а строго, гордо… Как никто! Тут Валерка мне и говорит: «Вот ты веселая, а тебе не весело. Почему?»

Тогда я тихонько ушла с вечера.

На улице мне еще тяжелее стало. Парочки счастливые идут, хохочут. Особенно одна — я позади шла немного. Они за руки держались, смотрели друг на друга, молчали и улыбались. Я чуть не заревела.

А потом меня вдруг кто-то окликнул. У меня сердце даже кувырнулось… Подумала, прямо взмолилась, чтоб Толя. Оглянулась — Валерка.

Пальто нараспашку, шарф в руке, красный, как из печи выскочил. Предложил мне погулять. И тут сказал, что хочет со мной дружить. Ему нравится, что я на мальчишку похожа и ни к кому из учителей не подлизываюсь и что у меня глаза, как фары.

Мы долго ходили. И я ему все про Толю рассказывала. Ведь иначе нечестно? Он ушел мрачный… Ну вот почему так бывает на свете: кто нравится — ему не нравишься, а кому нравишься, тот не нравится?

7 октября.

Только что вернулась домой. Поздно, уже 12 часов; папа сказал, что я могла бы вообще не возвращаться.

А меня после школы встретил Толя. Он спросил, почему я такая печальная. Я отвернулась, а он сказал, что хочет извиниться за вечер, что он и не думал, что я такая дикая, что ни одна его знакомая девочка так не поступала. А не пригласил он меня первой, чтоб наши девочки не шушукались. И мы пошли гулять. Он был простой, ласковый. Даже руки мне растирал, когда замерзали. И о себе рассказывал впервые по-серьезному. Ему очень тяжело дома, родители плохо живут между собой. И он, как я, о настоящем друге мечтал.

Я тоже многое ему рассказала. Ужасно хотелось, чтобы мы всё друг о друге знали, всё: веселое и грустное. У меня до чего тепло на душе становилось, когда он на меня смотрел с улыбкой, смущенной, доброй! Никогда еще такой у него не видела. А как он свистит красиво! Сколько он арий знает: у него абсолютный слух, по-моему!

15 октября.

Долго не могла писать. Слишком больно. Ведь все оказалось неправдой. Все, все!

Когда я после нашей последней прогулки пришла в школу, Люба мне сказала, что долго молчала, потому что Валя с нее взял слово, но что она больше не может: ей меня жалко.

Оказывается, Толя начал со мной дружить на пари, Мальчики его класса с ним поспорили на шесть бутылок пива, что я в него не влюблюсь, что я гордая. Вот он и старался, а потом вслух в классе рассказывал все, чем я с ним делилась. И говорил, что я слишком важничаю, что теперь девочек — пруд пруди и что на меня жалко время тратить, если бы не пари.

Я так побелела, что она испугалась и начала говорить, что, может, Валя наврал и чтобы я так близко к сердцу не принимала…

Но я не дослушала и пошла прямо к Толе. Он стоял со своими десятиклассниками и посмотрел на меня, как на стенку, а они захихикали, и один сказал:

— Смотри, твоя Зайка даже сюда за тобой бегает…

Тогда я поняла, что это правда, и ушла. Только в ушах у меня противно звенело, и показалось, что я куда-то проваливаюсь. А потом через Любу я попросила, чтоб он ко мне больше не подходил.

Мне не стыдно, мне все равно, хоть надо мной, вероятно, смеются десятиклассники, хоть я уверена, что Люба кому-нибудь из наших девочек тоже проболталась — они ехидничают последние дни. Я не верю сейчас никому. Ведь если бы Люба была настоящей подругой, разве она молчала бы так долго? Просто ей хотелось понаблюдать: а что выйдет? И сейчас она злорадствует, я чувствую. Пускай! Мне теперь все равно.

Я только не могу понять одного: как он мог мне лгать, как он мог меня предавать, когда я так в него верила?»

На следующий день я заметила в классе какое-то сварливо-раздраженное настроение.

Во-первых, поссорились Рыбкин и Валерка, что́ раньше мне казалось таким же невозможным, как превращение их в девочек. Причем произошло это у меня на глазах. Рыбкин крикнул что-то Валерке, когда тот заговорил с Зоей, ухмыляясь совсем добродушно. А спокойный Пузиков вдруг швырнул в него книгу. И они так и не пожелали объяснить, в чем дело.

Во-вторых, кроткая Люба Афанасьева нагрубила мне на уроке. Я спросила ее, почему Катерина полюбила Бориса. Она не ответила, а когда я сказала, что надо тексты читать, а не учебники зубрить, начала что-то плести о придирках.

А Юрка Дробот — без его реплик ничего в классе произойти не может — немедленно съязвил:

— У самих романы, а теперь скромниц корчат!

В-третьих, в коридоре я услыхала, как Таня Степанова, сжав губы так, что казалось, она их проглотила, ядовито крикнула Зое:

— Пусть я сплетница, но за мальчишками не бегаю и на шею им не вешаюсь, не то что некоторые!..

К концу дня все учителя по очереди жаловались на мой класс: разболтались, развинтились, хихикают и вообще я с ними излишне либеральна.

Я видела сама: в классе нездоровая обстановка. Слишком много расползается сплетен, слишком много какого-то ханжеского любопытства вызывает Зоин дневник. Надо что-то срочно сделать, что-то неожиданное. Может быть, прочесть его в классе вслух? Правда, я там довольно противно выгляжу. Не слишком приятно, когда тебя старой девой называют.