Светлана Полякова - Княжна

— Или я заблудилась, — рассуждала она. — Я просто вышла не на то место…

Ей так понравилась последняя мысль, что она немного успокоилась. В самом деле, она просто заблудилась! Ведь не может пропасть человек просто так, без всяких объяснений, и пещерка… Куда же она могла подеваться?

Анна вздохнула и пошла было дальше, свято уверившись в том, что она просто не дошла пока до нужного ей места, но внезапно остановилась.

Вот уж это место она знала очень хорошо, ведь именно эта тропинка много лет назад привела ее к жилищу Отшельника! Да и на ветке березы еще остался голубой платок, который она привязала здесь еще в детстве… Правда, теперь он был почти белым.

— Неужели я проблуждала целую вечность, и Отшельник…

Она боялась произнести слово умер, потому что это было бы совершенно неправильно: он же не мог так поступить! И все равно осталась бы пещерка и камень, на котором он молился, и скамеечка, на которой они частенько сиживали, кормя медведя!

Ни-че-го этого не было!

Будто и не было этого никогда, и Анне приснилась вся ее прежняя жизнь…

Она еще раз обошла вокруг поляны, и теперь у нее уже не осталось никаких сомнений, что она нашла верную дорогу, это та самая полянка, та самая, но…

— Что же мне теперь делать? — прошептала Анна. — Как же мне найти моего Отшельника?

Ночь уже опустилась на лес. На небе зажглись первые звезды. Делать было нечего — не оставаться же на этой поляне ночью! К тому же Анна очень устала, и ей надо было подумать…

Она вздохнула и отправилась в их дом, где они жили с Няней.

— А если его тоже не окажется на месте? — думала она, шагая по тропинке, приведшей ее когда-то в Отшельникову пещеру. — Может быть, мне вообще все привиделось? Может быть, я и сама себе снюсь?

Но домик стоял, как и прежде, на том же месте, и Анна открыла дверь, нашла огарок свечи, освободила его от паутины и зажгла.

В домике все было как раньше. Он ждал ее возвращения, и Анна пришла… На секунду ей показалось даже, что она никуда и не уходила — все по-прежнему, и сейчас раздастся Нянин голос, и где-то коротко заржет Канат, а Марго, лениво потягиваясь, выйдет из укромного места…

Впервые за долгие дни путешествия она испытала блаженство настоящего покоя, несмотря на вопросы, не уходящие из головы, точно главный ответ она уже знала, но пока еще не была готова облечь его в словесную форму.

Она вошла в свою комнатку и улыбнулась: что ж, если кто-то захотел вернуть ее в детство, казавшееся теперь издалека доброй сказкой, она охотно позволит это сделать.

В конце концов, если я позволю себе одну ночь безмятежности, это ничего не изменит в худшую сторону, — рассудила она, устраиваясь на кровати. — Все, что должно произойти со мной, так и так произойдет, но завтра…

— Вот завтра я об этом и буду думать, — сонно пробормотала она, позволяя сну захватить ее свой ласковый плен. — Ничего плохого со мной в моем лесу случиться не может…

Ночь властвовала повсюду. Темное небо, казалось, достигает земли, и ты погружаешься в небо, в ночь, и никакого выхода из этой темноты нет…

Хорошо тем, кто спит, и вместо черной безнадежности видит цветные сны!

Хелин не спал. Для него теперь не было разницы между днем и ночью — одинаково черны, одинаково безнадежны.

Его тоска из душевного состояния уже давно перешла в физическое, даже веки стали тяжелыми, больными, их не хотелось открывать. Да и зачем? Ведь ничего не изменится! Чернота под веками — и там тоже чернота… Точно я ослеп, — думал Хелин. — Я ослеп. Я умер. Разве можно жить здесь, где заканчивается мир и начинается вечная ночь?

Единственное, что немного согревало ему душу, были воспоминания. Сейчас они приобрели вкус счастья, и в них, этих воспоминаниях, был свет, столько света, что Хелин иногда позволял себе улыбнуться. Этан, Андрей, Анна… Даже те, кого он не любил, вспоминались рядом с любимыми, хотя и не были светлы, но хотя бы они стояли рядом с Этаном, рядом с Андреем, рядом с Анной, и немного света приходилось и на темные фигуры Болотных Королев, Растамана, Елены. Но тогда снова в душе закипала обида на Бога: почему, почему Он позволил им то, что не позволил ему? Ведь они сами отдали души Князю, по собственной воле, так почему именно Хелин должен оставаться здесь, как пленник?

— Я бы даже под угрозой смерти не отдал ему собственной души, — пробормотал он, с ненавистью смотря на шары, в которых колыхалась серая, дымчатая субстанция.

Он сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Желание снова разбить их было велико, но он помнил, эти тени вернутся. Они будут снова ползти по земле, пригибаясь, потому что ничего они не могут без Хозяина.

— Принц?

Хелин вздрогнул. Голос оторвал его от мыслей так резко, что возвращение в реальный мир было почти болезненным.

— Ты все грустишь, мой мальчик?

Рука Князя ласково коснулась его волос. Хелин дернулся. Князь растерянно улыбался, рука его неловко повисла в воздухе.

Он ничего не сказал и только усмехнулся, отходя к креслу с высокой спинкой.

Присев, он спросил:

— Не глупо ли ненавидеть того, кто дал тебе жизнь?

Хелин задохнулся от гнева и боли.

— Не жестоко ли постоянно напоминать мне, что я — сын дьявола? — парировал он. — Не лучше ли было тебе усыновить Ариана — он был бы рад… Но я не хочу быть твоим сыном!

— На все воля Божья, — развел руками Князь. — Может быть, мне тоже не хочется заниматься тем, чем я занимаюсь? Это Богу захотелось, чтобы у меня появился сын именно такой, как ты… Точно так же, как Ариан появился на свет у набожных родителей и своим стремлением к колдовству разбил их сердца, ты появился у меня…

— У тебя нет сердца! — закричал Хелин. — Тебе даже разбить нечего, только твои дурацкие шары!

— Шары разбивать не надо, — рассмеялся Князь. — Пока души там, их хозяева все-таки не так свободны в действиях… А насчет моего сердца… Не стоит отказывать мне в такой малости.

— Это не малость…

— Знаю, — кивнул Князь. — Может быть, поэтому мне симпатичнее твоя смертная княжна, чем Болотная Королева. Я охотно помог бы ей, но, увы! У нее свой путь. Я не имею права вмешиваться в ее жизнь. Так же, как и ты… Твоя функция выполнена. Придется с этим смириться… Это решаю не я, Хелин! Все решает Бог. Не надо наделять меня властью, которой у меня нет. Я, конечно, польщен, но — можешь мне поверить, мои действия чрезвычайно ограниченны. Я даже больший раб, чем смертные — у тех есть свобода выбора, у меня ее нет!

— Я тебе не верю, — покачал головой Хелин. — Ты же отец лжи. Отец самообольщения, и ты сам обольщаться рад…

— Прежде всего я твой отец. Прости, что напоминаю тебе об этом неприятном факте, но именно так обстоит дело…

— Если бы ты был моим отцом, ты любил бы меня, — проговорил Хелин. — Но ты хочешь только одного — моей любви… Тебе плохо оттого, что тебя не любят. Хочешь, я скажу тебе, что является твоим главным врагом? Именно любовь… Самоотверженная, способная на подвиги, именно такая любовь является твоим врагом! Нет, я не говорю тут о любви Болотного Короля, этот тип любви тебе нравится! В принципе, Король и не умеет любить, он любит только собственное отражение в болотной воде, и так ему легче жить, черт бы его побрал! Нет, это не любовь, если за свое счастье платят чужой жизнью! Это не любовь, когда человек ради другого совершает предательство, поэтому они в твоих шарах! Но ты не смог, отец, спрятать в те же шары мать Короля и его сестру! Ты не смог спрятать в свои шары Зосиму и его жену, не смог разместить там Кострому, не получилось у тебя и с Няней… Даже Кика к твоему удивлению оказалась способна любить!