Лара Уильямсон - Мальчик, который переплыл океан в кресле

– Мне кажется, Билли хотел, чтобы все стало как раньше. – Я смотрю на Асебен. – Он хотел, чтобы мы стали прежними. Но иногда все меняется, хотим мы того или нет. Даже если мечтаешь положить настоящий момент в банку и крепко закрутить крышку.

– Это невозможно, – шепчет Асебен.

– Но Билли все равно хочет, чтобы мы вернулись в прошлое, – отвечаю я, глядя в окно автобуса. – Ему всего семь. Он многого не понимает.

– Если бы автобус ехал назад, – размышляет Кастет, – то мы бы просто оказались там, откуда пришли. Так себе поездочка. Каждый раз возвращаться в исходную точку. По-моему, веселее приезжать в новые места.

– А если бы у тебя была машина времени? Вы бы вернулись в прошлое? – Я смотрю на своих новых друзей.

– Я – да, – отвечает Асебен. – Я хочу изменить историю. Хочу, чтобы моя сестра была жива… – И она замолкает. – Я ведь не рассказывала, что случилось?

Все слова лопаются вокруг меня, как пузырьки в газировке.

– Мы с сестрой двойняшки. Мама выбрала нам имена. Меня назвали Асебен, а сестру – Марипозой. Это бабочка по-испански. У моей мамы испанские корни. Но только я родилась здоровой, а Марипоза – нет. Она была совсем крошечной, и у нее было больное сердце. Она прожила всего несколько дней. Мама никогда о ней не рассказывала. А потом однажды на меня села бабочка, как я и говорила. Это была Марипоза. Я стала читать про бабочек и рисовать их везде, но не говорила маме почему. Не хотела ее расстраивать. – Асебен пожимает плечами. – Я начала делать браслеты, потому что мне хотелось, чтобы в жизни происходило что-нибудь хорошее. Потому что самое плохое, что могло случиться, уже случилось.

– Я не думаю, что смогу поверить в бабочек.

– Тебе не надо верить в бабочек. Это я в них верю, и у меня это работает. Может, у тебя это будет что-нибудь другое.

– Мне жаль, что твоя сестра умерла. У меня умерла мама.

Я впервые говорю ребятам про маму – впервые набираюсь для этого смелости.

А потом случается нечто очень странное; я даже начинаю думать, а не права ли Асебен насчет душ, которые становятся бабочками. Бабочка-адмирал приземляется на окно автобуса и остается там.

– Смотри! Это моя сестра пришла, чтобы сказать нам, что все будет хорошо. – От восторга Асебен подпрыгивает на сиденье. – Это Марипоза.

Я киваю и думаю про себя: А твоя сестра не может вернуться и попросить маму поговорить со мной?

Мы долго смотрим на бабочку, прежде чем она улетает. Потом она возвращается. Асебен спрыгивает с сиденья и прижимает ладони к стеклу. Бабочка ждет несколько секунд, улетает и снова возвращается.

– Она хочет что-то нам сказать! – кричит Асебен, и косички ее прыгают вверх-вниз. – Правда. Посмотрите!

– Я не понимаю по-бабочьи, – отвечаю я, поднимая конверт с журавликами.

– А я понимаю. – Асебен хватает меня за руку. – Мы должны следовать за ней.

В фильмах постоянно говорят «Следуйте за этим такси», но я ни разу не слышал «Следуйте за этой бабочкой». Наверно, у этого есть причина. Когда Асебен дергает за ручку звонка, предупреждая водителя об остановке, и мы выпрыгиваем из автобуса, бабочка делает именно то, что обычно делают все бабочки. Улетает.

– Ну ладно, а теперь что? – спрашиваю я.

Автобус катится без нас дальше по дороге к Ханидаун-Хиллз. На ладонях у меня остаются крошечные полумесяцы – следы от ногтей.

– Ой, – поникает головой Асебен. – Бабочка исчезла. Я думала, мы последуем за ней и она приведет нас к Билли.

В животе у меня просыпается вулкан; я бегу по улице и ору, что теперь придется возвращаться на остановку и дожидаться следующего автобуса. Я потерял драгоценные минуты, и все из-за этой бабочки. Асебен и Кастет следуют за мной по пятам. Асебен трясет головой и говорит, что не может в это поверить: бабочка ошиблась.

– Я была уверена в том, что это знак, – вздыхает девочка. – Думала, бабочка приведет нас прямиком к Билли. Была уверена, что автобус увозил нас не в ту сторону. Бабочка будто пыталась показать нам правильный путь.

– Вот теперь мы точно идем не в ту сторону, – бормочу я. – Мы уходим от нашего старого дома. А Билли точно пошел туда.

Мы идем по тротуару мимо домов, раскрашенных, как леденцы. Иногда между ними появляется просвет, и тогда видно пристань; солнце пытается протиснуться между облаков и накидать золотых монеток в воду. Я кричу, что Асебен с Кастетом могут возвращаться домой, я сам найду Билли. Я воплю, что браслет – это тупость. Ребята притворяются, что не слышат, и бредут за мной двумя понурыми тенями. Все это бесполезно. Мне придется остановиться и отправить папе эсэмэску о том, что Билли пропал. Но папа сейчас на выставке работ Перл, и когда он обо всем узнает – начнется полный бардак.

Я сажусь на бордюр там, где кончается ряд домов, достаю мобильник и набираю: Папа, я потерял… По бокам от меня сидят Кастет и Асебен.

Мимо нас пролетает бабочка; она направляется в сад за нашими спинами. Я поворачиваюсь посмотреть на нее. Асебен тоже наблюдает за тем, как бабочка садится на куст, и ругает ее, ведь сейчас не время для отдыха. Нужно найти Билли.

– Это просто бабочка, – в ярости воплю я. – Не думаю, что Вселенной есть до нас дело и она посылает нам помощь в виде бабочек. Иначе мы бы вообще не теряли близких.

Асебен смотрит на меня, глаза ее блестят.

– Ты так говоришь только потому, что переживаешь из-за Билли, – шепчет она.

– Слушай, забирай свой тупой браслет. – Я сую конверт с журавликами под мышку и стягиваю браслет с запястья. – Я с самого начала знал, что это идиотская затея. Он меня достал. Жаль, что я вообще согласился его надеть. Ничего удивительного не произошло, один отстой.

Резинка растягивается у меня между пальцами, но не рвется; браслет резко возвращается на место, зацепив волосы на руке. На глазах у меня выступают слезы. Я говорю себе: «Я не плачу. Я не плачу». Я не плачу. Но я плачу. Мое сердце плачет, потому что мне нужны мама, папа и больше всех на свете мне нужен мой братишка.

Мне стыдно, и я хочу сбежать, чтобы никто не видел слез, которые уже струятся у меня по щекам. Однако Асебен меня опережает: она вскакивает с бордюра и направляется к тропинке, ведущей на причал. Я негодую. Как она посмела убежать раньше меня?

Я догоняю ее:

– И куда это ты направляешься?

– А тебе не все равно? Ты считаешь, что мои бабочки – это ерунда. Значит, ты и меня считаешь ерундой. Я думала, мы с тобой похожи, но это не так. Я верю в то, что мы не потеряли своих близких, а ты не веришь…

В моей груди нарастает огненный ком. Я смахиваю со щек липиды, воду, натрий и калий.

Нас догоняет Кастет; какое-то время он идет рядом со мной. Через секунду Кастет говорит:

– Знаешь, я увидел тебя в холле школы тогда, в первый день… Ты обнял своего папу, и я… я тоже хотел бы обнять своего. Дурацкая мысль, но я не мог от нее избавиться. И потом я не мог даже смотреть на тебя, потому что думал, что у тебя есть все, чего нет у меня. Я завидовал тебе, потому что твой папа был с тобой, а мой – нет. Когда я пришел домой, мне было очень грустно и хотелось плакать, и я вспомнил, как папа сказал мне: Деревьям, чтобы стать сильнее, нужна вода. Людям для этих же целей нужны слезы. – Кастет робко улыбается. – Прости меня. Я хотел сказать, что плакать – это нормально. От этого только становишься сильнее. Так мой папа говорит.