Лара Уильямсон - Мальчик, который переплыл океан в кресле

Я хлюпаю носом, но улыбаюсь.

Когда мы догоняем Асебен, она смотрит вдаль на залив. Вокруг пустынно, лишь одинокая фигурка виднеется вдали.

– Кто это? – спрашивает Асебен, поднимая руку, чтобы загородить глаза от позднего солнца. – Он стоит совсем близко к краю.

Я слежу за ее взглядом.

Сложно разглядеть, кто же там стоит.

Но в глубине души я знаю, что это Билли.

Я мчусь по петляющей дороге к пристани и кричу что-то Билли. Путь не такой уж и длинный, но Билли вряд ли может меня услышать. Асебен и Кастет бегут следом за мной; мы все вопим, но ветер уносит наши голоса прочь от пристани. Билли завороженно склоняется над водой. Слишком, слишком близко. Он держит что-то в руке, но я не могу разглядеть, что же это. Губы его двигаются. Я несусь со всех ног.

Вопить: сделано.

Махать руками: сделано.

Паниковать: сделано.

Волноваться: сделано.

Пожалеть, что на мне нет трусов попрочнее: сделано.

Если еще нет закона о том, как далеко можно наклоняться у кромки залива, то надо его срочно ввести. Я в ужасе смотрю, как Билли, мелькнув пестрой одеждой, валится вперед. Раздается звук, словно в воду кинули камешек. Ветер свистит у меня в волосах, я мчусь вперед, вопя что есть силы. Но я все еще слишком далеко. Мне не схватить братишку. Асебен и Кастет бегут за мной. Они кричат, что надо позвать взрослых, что нам нельзя вести себя так глупо. Я оглядываюсь: Асебен говорит по телефону.

Это последнее, что я вижу, во всяком случае, последнее на земле.

Я прыгаю вслед за Билли. Конверт вылетает у меня из рук и приземляется на воду. Я рассекаю гладь волн со звуком пощечины.

Вот что я вам скажу: падать – это очень весело.

А вот приземляться на воду – нет.

Я камнем падаю в море и опускаюсь все глубже и глубже во тьму.

Я чувствую себя таким маленьким.

А горе от потери Билли так велико.

Мир без моего братишки совсем помрачнел. Я вспоминаю кошмары Билли.

Похоже, я очутился в одном из них.

Я камнем погружаюсь в воду. Будто невидимый великан нашел меня и накрыл мне голову холодным и мокрым черным одеялом; сколько бы я ни пытался его сбросить, оно остается на месте. И что еще хуже, я даже не знаю, где окажусь. Но куда бы я ни отправился, мне нельзя оставлять Билли. Только не моего братика. Не этого малыша, который приехал домой, когда мама не вернулась. Только не Билли, который, когда ему было всего несколько дней от роду, вцепился мне в палец. Он до сих пор держит меня за этот палец и ждет, что я отвечу на пожатие.

Только не Билли, с которым я даже не успел попрощаться.

– Билли…

Во рту у меня полно воздушных пузырей, и голоса совсем не слышно. Я легче перышка и тяжелее кирпича. Руки и ноги у меня самопроизвольно дергаются под разными странными углами, словно я марионетка в руках кукольника. Из конверта рассыпались все журавлики; теперь они плавают вокруг меня. Когда до меня доходит, что я погружаюсь все глубже, мне становится страшно. Я словно сражаюсь с чудовищем, которого даже не вижу. Чем больше я брыкаюсь, тем меньше у меня остается сил. Чудовище такое огромное, что все мои усилия совершенно бесполезны. Оно побеждает.

Надо мной все люди заняты своими повседневными делами: кто-то идет домой с работы или возвращается из школы, кто-то ходит на выставки картин. Они не знают, что я здесь. Я хочу, чтобы они знали, что я провалился в другой мир. Но они не знают. Они не придут. Папа не придет.

Меня засасывает все глубже.

О, если бы я сидел сейчас в кресле!

Я пытаюсь закричать, и изо рта у меня вырывается сипение. В горло заливается еще больше воды. Я вслепую продвигаюсь вперед, пытаясь нащупать Билли во тьме. Я молочу руками в воде, и внезапно меня охватывает такое спокойствие, словно я сижу в школе вечером в пятницу. И потом я вижу кое-кого. Но это не Билли.

Мама.

Все это время она была здесь. Я трясу головой и говорю себе: Это просто мое воображение, этого не может быть. Но я так счастлив, что не хочу, чтобы видение исчезало. Мама улыбается сквозь воду; я вижу солнечные блики у нее на зубах. Волосы ее развеваются, как темные ленты водорослей. Я протягиваю руку, но пальцы проходят сквозь воду. Мама, ты все это время была здесь, в воде? Почему ты не сказала? Мне кажется, она вот-вот уплывет от меня, и я из последних сил пытаюсь задержать ее. Мама говорит мне, что знает о том, как я переживаю за Билли и папу. Она права. Я чувствую, что плачу, только этого не видно. Мама убеждает меня в том, что папа рано или поздно во всем разберется, а я спрашиваю ее, почему она ему не поможет.

Я не могу; он должен сам все решить.

Почему?

Он не знает, что я здесь.

А Билли знает?

Билли знает. И ты знаешь. Я повсюду вокруг тебя. Я в воздухе и в каплях дождя. Я в шорохе листвы и в плеске океана. Я во всем, что живет. Ты сам это знаешь. Ты можешь говорить со мной, когда захочешь, потому что я повсюду. Тебе не нужно со мной прощаться. И ты не прощался. Ты можешь поймать ветер в ладонь?

Я знаю, что нет.

Ты можешь удержать в руке океан?

Нет.

А воспоминания в сердце сохранить можешь?

Я знаю, что могу. Я пытаюсь улыбнуться; мама смотрит куда-то мне за спину. Я оборачиваюсь – и вижу Билли. Глаза у него закрыты, бледное лицо похоже на луну. Его рука, призрачно-белая, качается на волнах совсем рядом со мной. Мне отчаянно хочется схватить эту руку, но чем больше я барахтаюсь, тем дальше мы отплываем друг от друга.

Мамочка, мне надо попрощаться. Правда, очень надо.

Зачем?

Это необходимо. Без прощания истории не заканчиваются.

А может, история и не должна заканчиваться, сынок.

Я хочу спросить у мамы, что она имеет в виду, но она уже исчезла. Я снова разворачиваюсь к Билли и вижу их вместе. Мама и Билли. Билли и мама. От ее губ к его рту порхают крошечные пузырьки жизни; его ресницы подрагивают, как крылья бабочки.

Я разрываю водную гладь, вырвавшись из глубины, как газировка из бутылки, если ее потрясти. Я ловлю ртом воздух; под мышкой у меня зажат Билли. Небо надо мной совсем посерело; я смотрю на него, а оно простирается вдаль, бесконечное, как слово «навсегда». Я слышу плач чаек. Я смотрю наверх, а они кружат над моей головой. Я думаю о том, что мог бы остаться с мамой на секунду дольше, мог бы с ней попрощаться, но я снова все испортил. ПРОЩАЛЬНЫЙ СПИСОК оказался ни на что не годен. Из глаз у меня вытекает теплая слеза и смешивается с морскими волнами. Вы бы ни за что не поняли, где заканчиваются слезы и начинается океан.

Я тяну Билли туда, где вода встречается с песком. Кастет помогает мне затащить братишку на берег. Билли похож на размокшую губку, пропитанную ледяной водой. Он обессиленно лежит на песке, и я падаю рядом. Кастет стремительно снимает пиджак и накрывает нас, чтобы согреть, но я уже знаю, что это не поможет: Билли не дышит.