Марк Гроссман - Тайна Великих Братьев

И не успел ещё кулаки вперёд Гнилая Груша выставить, как подскочил Сашок петушком к нему. Левой рукой за ворот схватил, а правой снизу вверх — бац Геньку по носу, ещё — бац, ещё и ещё! Да вдобавок под глаз фонарь поставил.

Дернул плечом Гнилая Груша, сбросил Сашка с себя, к земле прижал:

— Сейчас ты у меня свиным голосом запоёшь, прыщик!

— Теперь бей! — хрипит Сашок. — Приказ-то я выполнил!

Только вдруг метнулся Генька от Сашка, в один прыжок на крыльце очутился и дверь за собой прихлопнул.

«Что такое?».

А вот что такое: стоят возле Сашка три Великих Брата. Ванька Косой языком прищелкнул:

— Ну и здорово ты его, Сашок, отутюжил. Будет теперь у Гнилой Груши нос картошкой.

А Лёшка сказал:

— Спасибо тебе, Великий Брат, за службу Братскую. Встань и идём с нами.

Мишка, тот прежде, чем уходить, поклонился окну Генькиному:

— Спокойной ночи, спать до полночи, вытаращив очи!

Мало показалось, добавил:

— Чирей в ухо, камень в брюхо!

Идёт Сашок и чувствует: не то он ростом выше стал, не то кусты ночью короче становятся.

Дошли до избы Сашка, Лёшка сказал:

— Сядем, Великие Братья, зажжём трубки мира и станем Главный Совет держать.

Сели все в кружок возле сарая, трубки из камышинок и пустых чурочек травой набили. Сидят, дымком попыхивают, совещаются.

— Теперь твоя храбрость совсем видна, Великий Брат Смолин, — важно сказал Лёшка. — Шли мы, правда, за тобой следом и не дали б Геньке тебя лупить, так ведь не знал ты этого. От всего Племени — поклон тебе, Великий Брат.

Все поклонились, не поднимаясь с места.

— Ещё какие вопросы будут? — спросил Ванька Косой.

— Я так думаю, — сказал Мишка, — Кинжал и Маску на воротах Великих Братьев будем рисовать, когда какой Приказ надо выполнить. Это пускай так и остаётся. А сам Приказ прятать надо где поближе: больно далеко до полянки Четыре Сердца по ночам ходить. Сашок-то маленький. Страшно, небось.

— Это скучно, если ближе, — говорит Лёшка, — никакой тайны нету и никакого испытания смелости.

Сашок тоже возразил Мишке:

— Мы Кровавую Клятву на полянке у сосны давали. Нельзя Клятву нарушать.

— Мне-то что! — смутился Мишка. — Я за Сашка говорил, не за себя…

Стали дальше Главный Совет держать. Так решили: если Гнилая Груша побьёт Сашка, тогда уж всем Великим Братьям можно Геньку лупить. И ещё решили: Лёшкину собаку Стрелку и голубей Сашка принять в Великое Племя и обучить делу. И ещё самое последнее решили: с сего дня книги вместе читать. Митрич говорил: есть такие книги — про Робинзона Крузо, про Гулливера и про Всадника без головы. Вот только достать надо их.

— Ну, всё, Великие Братья? — спросил Лёшка. — Тогда давайте закрывать Главный Совет.

Подсадили ребята Сашка на крышу сарая, верёвкой привязали, спустили вниз и дыру в крыше соломой заложили.

— Будь жив и здоров, Сашок. Дожидайся утра!

В полдень на Лёшкиных воротах появился знак: углём нарисованы Кинжал и Маска. Ночью пробрался Лёшка на полянку Четыре Сердца, а утром мать хватилась — нет сына. Всех соседей обегала — никто не видал.

Ни к обеду домой не вернулся Лёшка, ни к вечеру. Мать — в слёзы. Один у неё Лёшка: муж с гражданской войны не пришёл, два старших сына в голодный год померли. Одна надежда была — он, Алексей.

Всю ночь не спала Дарья, плакала. Под самое утро задремала — тихий стук в окно разбудил. Кинулась на улицу: никого. Только на крыльце — пакет из газетной бумаги. Отнесла сельсоветскому писарю:

— Прочти, Митрич. Неграмотная я.

Разорвал писарь пакет, осмотрел бумажку внутри, сказал:

— Нарисованы тут, Дарья, Кинжал и Маска. И тебе — письмо. А в письме сказано: с Лёшкой ничего худого не случится. Скоро домой вернётся. И подпись на бумаге — «В. Б.».

И ещё добавил от себя писарь:

— Я так думаю: нечего тебе реветь, играют мальчишки. Кто в их годы не играл-то? Так что не убивайся.

Легко сказать — не убивайся! Последний сын у Дарьи!.. А «последний сын» в это время по базару городскому толчётся, к старьёвщикам присматривается.

Вид у Лёшки гордый, независимый. Оттого независимый, что исполнил в точности Приказ Великих Братьев: взял в потайном месте два куска сала, мешочек с пшеном и тридцать шесть копеек деньгами — всё, что Братья собрали, — и к чугунке подался. На сало или на медяки не очень-то уедешь в пассажирском поезде. Пришлось в теплушке семьдесят вёрст барабанить.

Приехал под вечер. На ночь в садишке каком-то устроился. Переночевал.

Теперь главное осталось: Робинзона Крузо добыть, Гулливера или Всадника без головы. Про них сельсоветский писарь Митрич занятно рассказывал.

Ходил Лёшка по базару, ходил — ни Робинзона, ни Гулливера нету. Шубу можно купить или скатерть богатую. А книжки всё тощие, неинтересные, половина — про божеские дела. Скучища!

Подкатился к Лёшке мальчонка какой-то чумазый, в пиджаке до колен. Посмотрел на сухого высокого парнишку — русые волосы в кружок подстрижены — усмехнулся:

— Здорово, деревня! Торг — яма: стой прямо, берегись, не ввались, упадёшь — пропадёшь. Зачем пожаловал?

Лёшка объяснил.

— Пойдём, — говорит мальчонка, — знаю я одного деда-бородеда. Мировой старикан. Выручит.

Пошёл Лёшка с новым товарищем. Не в деревне. Не близкий путь — по улочкам да переулочкам.

Наконец, пришли к старичку одному. Лицо у старичка смирное, очки в железных обручишках на лбу покоятся.

— Нет ли у вас, дедушка, книжки какой подходящей?

— Какая же тебе книжка, внучек, требуется?

Сказал Лёшка.

— Ах ты, господи боже мой! — сокрушается старичок. — Были у меня такие книжки. От сына-учителя остались. Да погнили, наверное, все в подвале. Сырой подвал-то. Лёшка за старичка уцепился:

— Пойдёмте, дедушка, посмотрим, может, и не сгнили. Я вам за них сала дам, пшена и деньгами тридцать шесть копеек.

Старичок даже руками замахал:

— Да что ты, внучек?! За такое добро целую библиотеку купить можно. Не возьму я у тебя ничего, а сала ломтик, так уж и быть, отрежу.

Пошли в подвал. Копались, копались в нём — тьмища, хоть глаз выколи. Сыростью пахнет, кислостью какой-то — спички даже гаснут.

Плюнул старичок и говорит:

— Пойдём ко мне на квартиру, я тебе лампу дам. Бери любую книгу, хоть все уноси. Не жалко. Гниль одна.

Взял лампу Лёшка, сало и пшено тихонько под кровать старичку подсунул и — бегом в подвал. Мальчонка прощаться стал:

— Будь здоров, браток. На чугунке увидимся. Дела у меня.

Осветил лампой подземелье Лёшка и даже ахнул от радости: весь подвал книгами завален. Слиплись они, расползлись многие, отсырели. Но ведь просушить их можно!