Марк Гроссман - Тайна Великих Братьев

«Значит, Митрич».

Сбегал к избе Митрича. Ничего понять не может: у Митрича на воротах — то же самое!

«Ладно, — думает Сашок, — прогуляюсь-ка я по лесу. Время-то и убью».

А ноги сами на полянку Пять Сердец идут — теперь так она называется. Братьев-то уже пять!

Вышел Сашок на полянку и охнул радостно — все Братья до единого у сосны сидят, о том, о сём, о всяких пустяках говорят.

Поднял Сашок руку:

— Привет вам, Великое Племя!

— Привет и тебе, Великий Брат! — ответили все. — Садись в круг дружбы, выкури трубку мира.

Сел Сашок возле сосны, трубку-чурочку листьями набил, попыхивает дымком. Разговор не клеится что-то.

Тут Лёшка нашёлся, обратился к Митричу:

— Скажи, Саркабама, как называлось твоё племя и как оно жило?

— Пожалуйста, — отвечает Митрич. — Племя моё называлось: Люди Идущие По Следу. А занимались мы вот чем. Узнавали, какие бывают на земле звери и птицы, как они живут, как детей выводят, что едят.

— Э-э, это вовсе не интересно! — не удержался Мишка. — Тут никакой тайны нету!

— Вот как? — покачал головой бывший вождь чернокожих Саркабама. — А не скажешь ли ты мне, Великий Брат Миша Губкин, какая разница между соколом и ястребом?

— Чего? — удивился Мишка. — И тот — птица, и этот — птица. Какая там ещё разница?

— Ну, ладно, тогда по другому вопрос задам: как берут добычу сокол и ястреб?

— И сокол и ястреб нападают на добычу и хапают её, — нахмурился Мишка.

— «Хапают»! — усмехнулся Митрич. — А вот как «хапают»?

Великие Братья молча переглянулись.

— А кто скажет, — обратился Митрич к ребятам, — что такое Музыка Леса? Не знаете? А где ласточки зимуют? А какая температура у птиц, знаете?

— Тридцать семь и шесть! — поторопился Сашок.

— Вот и нет! — покачал головой Митрич. — А сколько раз в минуту сердце у Воробья Воробеича бьётся? Опять не знаете? Тут, Великие Братья, тьма интересных секретов спрятана. Только узнать их нужно.

— А зачем нужно? — покосился Мишка.

— А затем, — сказал Митрич, — что человек должен всё знать. Только тогда и жить человеку радостно.

— Скажи-ка ты! — не желая сдаваться, протянул Мишка.

Великий Брат Иван Косой грустно посмотрел на небо и вздохнул:

— Сколько ещё до ночи ждать-то!

Митрич вынул из грудного кармана часы-луковицу, помолчал маленько, на ребят покосился:

— Можно мне, Великие Братья, слово сказать?

— Можно! — разрешил Сашок.

— Вышло так, что собрались мы здесь до полуночи. Может, возьмём сейчас Приказы? Как смотрите?

— А что? Ясно, возьмём! — обрадовался Мишка.

— Нельзя! — хмуро возразил Сашок. — Уговор был: только в полночь.

— Что ж, что уговор? Сначала один был, а теперь другой. Раз мы лучше придумали, зачем плохого держаться?

— А почему — плохого?

— Ну, как вам сказать? — раздумывая, произнёс Митрич. — Проверили вы свою храбрость — и довольно. Матери-то беспокоятся. С этим нельзя не считаться.

— Матери и не знают про это! А уговор — дороже денег!

— Ну, как хотите, — покорился Митрич. — Вы мне разрешили слово сказать, я и сказал его.

Помолчали. Ванька Косой поглядел украдкой на сосну и вздохнул: близок локоть, да не укусишь.

— Знаете что? — неожиданно сказал Лёшка. — А может, срочный Приказ в дупле?

После этого, конечно, никто не мог усидеть на месте. Всё Племя отправилось к сосне.

Первым руку в дупло запустил Сашок. Вытащил конверт и про себя прочёл большие буквы:

«Великому Брату Алексею Балашову. Приказ».

Сашок быстро опустил Приказ в дупло и пошарил там. Второй конверт — Александру Смолину.

Сашок, не развёртывая бумажки, засунул её за пазуху и, важно поглядев на Великих Братьев, побежал в чащу.

Братья быстро разобрали свои Приказы и тоже скрылись за деревьями.

У сосны остался только бывший вождь чернокожих, писарь сельского Совета, большевик с девятьсот одиннадцатого года Кузьма Дмитриевич Морозов. Он развернул свой Приказ, внимательно прочитал его и, аккуратно свернув, положил в карман гимнастёрки. Потом, постукивая палочкой по веткам, покусывая горькие травинки, пошёл лёгкой неслышной походкой в деревню.

Может, Главный Совет плохо решил? Может, не надо было принимать в Племя какую-то там собаку и каких-то там голубей?

Нет, не плохо. Давайте разберёмся.

Как называют люди собаку? Вот видите: другом человека. Почему ж не принять друга в своё Племя?

А голубь? Тысячи лет кормит и оберегает его человек. Отчего? Нравится голубь человеку за верность и ласковость, за молчаливую и нежную дружбу, за неколебимую любовь к дому. Украшает и радует голубь жизнь человека. Правда же!

Значит, верно решил Главный Совет.

Сашок долго совещался с Митричем, как голубей обучать, с чего начинать, чтобы всё как следует шло.

Конечно, не думайте, что у Сашка породистые голуби — почтари или турманы. Да нет! Обычные деревенские птицы: пёстрые, без сапожек, тоже и носы не самые маленькие. Но и таких голубей можно к делу приспособить.

Сидят Митрич с Сашком в Гнезде Горного Драко́на у костра, беседуют.

— Двенадцать лет назад, первого июня пятнадцатого года, — начинает свой рассказ Митрич, — напали германцы на один французский форт. У немцев по тем временам, Сашок, великолепные пушки были. Открыли немцы такой огонь, что земля перед фортом в воздух взлетела. Все провода перебило осколками, спутало, в разные стороны расшвыряло.

Опечалились французы: разбита связь, пропадает крепость, погибают люди.

Конец, выходит, пришёл. Да только — что такое? Со свистом взлетели над крепостными стенами крылатые почтари. Понесли они письма из форта в разные города, в голубятни родные. Пришло подкрепление. Ничего тогда не получилось у немцев. Отбили их французы.

Подбросил Митрич в костёр сухих веточек, трубку прикурил.

— А ещё раньше, до мировой войны, бились между собой немцы с французами. Лет шестьдесят назад. Окружили тогда германцы французскую столицу: ни в Париж пройти, ни из Парижа выйти. Что делать? Как связь держать с городами?

И тут помогли воздушные почтальоны. Несколько тысяч писем принесли они в один только город Тур.

— Вот так да! — восхищается Сашок.

— Это всё, считай, при моей жизни было, — продолжает Митрич. — А можно совсем старые примеры взять. Вот, скажем, такой. В одна тыща девяносто девятом году напал на Иерусалим полководец Готфрид Бульонский. Совсем плохо осаждённому городу. Что делать? Как спастись? И вот тут помчался по воздуху призыв о помощи в другие города. Смекаешь?..

Даже древние греки и римляне разводили голубей. Это больше чем две тысячи лет назад было. А на египетских памятниках до наших дней сохранились изображения этих птиц. Вот, Сашок, от каких древних родичей твои голуби происходят!