Джоан Роулинг - Гарри Поттер и Принц-полукровка [изд-во Махаон]

Мимо, направляясь к передним рядам, прошёл несчастный Корнелиус Фудж, как всегда, вертя в руках лаймовый котелок. Следом прошествовала Рита Вритер. Гарри с омерзением посмотрел на блокнот, зажатый в её ярко-красных когтях, и тут же едва не задохнулся от ярости при виде Долорес Кхембридж с чёрным бархатным бантиком в стальных кудряшках и довольно неубедительной печалью на жабьем лице. Заметив кентавра Фиренце, неподвижным часовым застывшего на берегу, она испуганно вздрогнула и поспешила подальше от него.

Наконец расселись и преподаватели. Гарри посмотрел на Скримджера, с суровым достоинством восседавшего рядом с профессором Макгонаголл, и задумался, действительно ли министр и прочие шишки горюют о смерти Думбльдора. Но тут зазвучала мелодия, загадочная, неземная, и Гарри сразу отвлёкся от мыслей об этих неприятных людях. Он заозирался, не понимая, откуда доносится пение. И не он один: многие тревожно завертели головами.

— Вон там, — шепнула Джинни ему на ухо.

Он вдруг увидел в прозрачной, зелёной, пронизанной солнцем воде, под самой поверхностью — и вздрогнул от ужаса, вспомнив об инферниях, — хор русалидов, поющих на странном, непонятном ему языке. Вокруг зыбко колышущихся, мертвенно-белых лиц извивались лиловатые волосы. От жутковатого пения у Гарри зашевелились волосы на затылке, и всё же оно не было неприятным — оно ясно звенело утратой и отчаянием. Чувствовалось, что русалиды искренне оплакивают Думбльдора. Затем Джинни снова толкнула Гарри в бок, и он оглянулся.

По проходу между стульями шёл Огрид с блестящим от слёз лицом. Беззвучно рыдая, он нёс на руках нечто, обёрнутое фиолетовым с золотыми звёздами бархатом. Гарри понял, что это Думбльдор, и острая боль сковала его горло; в жаркий летний день ему вдруг стало холодно. Рон испуганно побелел. Крупные слёзы лились на колени Джинни и Гермионы.

Ребята толком не видели, что происходит впереди. Кажется, Огрид осторожно положил тело на стол и теперь шёл назад, трубным сморканием шокируя кое-кого из собравшихся, в том числе Долорес Кхембридж... но Гарри точно знал, что Думбльдор не обиделся бы. Гарри дружески махнул Огриду, но глаза великана так сильно опухли, что оставалось лишь удивляться, как он вообще хоть что-то видит. Гарри обернулся, и ему сразу стало ясно, куда направляется Огрид: в заднем ряду сидел Гурп. В пиджаке и брюках размером с шатёр, с печально опущенной головой-глыбой, он был смирен и выглядел почти как человек. Огрид сел рядом, и гигант с силой похлопал сводного брата по макушке, отчего ножки стула под Огридом ушли в землю. На одно чудесное мгновение Гарри стало смешно, но тут пение прекратилось, и он снова повернулся к мраморному столу.

У тела Думбльдора встал человечек в простой чёрной мантии и с клочковатыми волосами. Гарри не слышал, что тот говорит, долетали лишь отдельные слова: «благородство духа»... «интеллектуальный вклад»... «величие сердца»... Всё это очень мало значило и почти не имело отношения к Думбльдору, которого знал Гарри. Он вдруг вспомнил, как Думбльдор умел «сказать несколько слов»: «тютя, рева, рвакля, цап», — и опять с трудом подавил улыбку... Да что это с ним сегодня?

Слева раздался тихий плеск: русалиды высунулись из воды послушать речь. Два года назад буквально на этом же месте Думбльдор, склонившись над озером, беседовал с предводительницей русалидов на её языке. Интересно, где он выучил русалочий? У Гарри осталось столько вопросов, он так много не успел сказать...

И тогда на него внезапно обрушилась эта страшная правда: Думбльдора больше нет, он умер... К глазам подступили жаркие слёзы. Гарри до боли сдавил в кармане медальон, но не сумел сдержаться и спешно отвернулся от Джинни и остальных. Человечек в чёрном говорил, говорил... Гарри смотрел вдаль, на озеро, на лес и вдруг заметил среди деревьев движение: кентавры тоже пришли проститься с Думбльдором. Не выходя на опушку, они очень тихо стояли между стволов, опустив луки и внимательно наблюдая за колдунами. Гарри вспомнил свой самый первый жуткий поход в Запретный лес и встречу с кошмарным существом, каким тогда был Вольдеморт, и как они сошлись лицом к лицу, и как потом обсуждали с Думбльдором, что поражение — не повод прекращать борьбу. Главное, сказал Думбльдор, бороться, бороться и ещё раз бороться, только так можно остановить зло, пусть даже истребить его до конца никогда не удастся...

Здесь, у озера, под палящим солнцем, Гарри отчётливо увидел людей, которые любили его и один за другим вставали на его защиту: отца, мать, крёстного, Думбльдора. И понял, что с этим покончено. Он больше никому не позволит встать между собой и Вольдемортом; ему уже в год следовало понять, что родительские руки не всесильны и не могут защитить от всех бед. Нечего надеяться на пробуждение от кошмара, на ласковые заверения, что всё хорошо, а плохое только привиделось; последний великий защитник умер, и теперь Гарри остался совсем один.

Человечек в чёрном наконец замолчал и вернулся на место. Гарри ждал, что встанет кто-то ещё, возможно, министр, но все сидели не шелохнувшись.

Затем раздались испуганные возгласы. Яркий белый огонь охватил тело и стол, на котором оно лежало; очень скоро Думбльдора не стало видно за языками пламени. Белый дым поднимался спиралями, принимая странные очертания; на миг Гарри показалось — у него даже замерло сердце, — будто он видел феникса, радостно взмывшего в голубое небо, но в следующую секунду огонь погас. Взглядам открылась белая мраморная гробница, укрывшая стол с телом Думбльдора.

Вновь послышались испуганные крики — в воздух полетели сотни стрел, но они упали, не достигнув людей. То был последний салют кентавров; Гарри видел, как они развернулись и скрылись в прохладной глубине леса. Русалиды медленно опустились под воду и тоже пропали из виду.

Гарри посмотрел на своих друзей. Рон сидел зажмурившись, словно ослепнув от солнечного света. Лицо Гермионы блестело от слёз, но Джинни уже не плакала. Она встретила взгляд Гарри с той же огненной решимостью, с какой бросилась обнимать его после победы на квидишном чемпионате, и он почувствовал, что они читают мысли друг друга; понял, что, рассказав о своих планах, не услышит в ответ: «не надо» или «будь осторожен», — Джинни примет его решение, ибо не ждёт от него ничего другого. И тогда он нашёл в себе силы сказать то, что обязан был сказать сразу после гибели Думбльдора.

— Джинни, послушай... — очень тихо начал он. Люди вокруг вставали, переговаривались; шум голосов нарастал. — Я больше не могу с тобой встречаться. Мы должны прекратить... Нам нельзя быть вместе.

Она спросила с кривоватой улыбкой:

— По какой-нибудь дурацкой благородной причине, да?