Автор неизвестен Европейская старинная литература - Песни Матушки Гусыни

Solomon Grundy,
Born on a Monday,
Christened on Tuesday,
Married on Wednesday,
Took ill on Thursday,
Worse on Friday,
Died on Saturday,
Buried on Sunday.
This is the end
Of Solomon Grundy.

Соломон Гранди
Зря время не тратил:
В понедельник родился,
Во вторник крестился,
В среду женился,
В четверг занемог,
В пятницу слег,
В субботу скончался,
В воскресенье отпели.
Так жизнь и промчалась —
Как семь дней недели.

Molly, my sister, and I fell out,
And what do you think it was about?
She loved coffee, and I loved tea,
And that was the reason we couldn’t agree.

Я и сестра, мы расторгли родство.
И как же вам кажется, из-за чего?
Она любит чай, а я люблю кофе —
Мы с неизбежностью шли к катастрофе,

There dwelt an old woman at Exeter,
When visitors came it sore vexed her,
So for fear they should eat,
She locked up all her meat,
That stingy old woman of Exeter.

Одна госпожа из Флоренции
Любила такие сентенции:
«Будет гость — не беда:
Под замком вся еда».
Скупей не встречал старушенции!

I love coffee,
I love tea,
I love the girls
And the girls love me.

Я люблю и чай, и кофе —
Ни на что б не променял,
А еще люблю девчонок,
А они — меня.

I have been a forester long and many a day,
My locks are hore.
I shall hang up my horn by the greenwood spray;
Forester will I be no more.

All the while that I may my bow bend
Shall I wed no wife.
I shall build me a bower at the wood’s end,
There to lead my life.

Я был лесником много лет, много дней,
И вот я поседел.
Я повешу свой рог среди голых ветвей
Теперь я не у дел.

Но пока тетиву натянуть я могу,
Я сам себе господин.
Возле леса построю я дом на лугу
И буду там жить один.

Come up, my horse, to Budleigh Fair;
What shall we have when we get there?
Sugar and figs and elecampane;
Home again, home again,
Master and Dame.

Скорей к началу ярмарки.
Вперед, мой конь, вперед!
Там финики и яблоки,
И пряники и мед.
Ну а теперь скачи домой
С хозяйкой и со мной.

My father died a month ago
And left me all his riches,
A feather bed, a wooden leg,
And a pair of leather breeches,
A coffee pot without a spout,
A cup without a handle,
A tobacco pipe without a lid,
And half a farting candle.

Отец мой умер год назад,
Оставил мне богатство:
Один башмак, два костыля,
Огарок из аббатства,
Безносый чайник заварной,
Продавленную кружку,
Кровать хромую, а на ней
Тюфяк, набитый стружкой.

There was an old woman
And nothing she had,
And so this old woman
Was said to be mad.
She’d nothing to eat,
She’d nothing to wear,
She’d nothing to lose,
She’d nothing to fear,
She’d nothing to ask,
And nothing to give,
And when she did die
She’d nothing to leave.

У одной несчастной старухи
Все добро было — кукиш в суме.
Вот о ней и ходили слухи,
Что она не в своем уме.
Поесть ей нечего было,
Нечего было носить,
Отдать ей нечего было,
Нечего было просить,
Нечего было бояться,
Нечего было терять,
И не с чем было расстаться,
Когда пришлось умирать.

If you are not
Handsome at twenty,
Not strong at thirty,
Not rich at forty,
Not wise at fifty,
You never will be.

Если не выпало вам родиться,
Так чтоб красивым быть в двадцать,
Сильным — в тридцать,
Богатым — в сорок,
Умным — в пятьдесят,
То эти напасти,
Даже отчасти,
Вам уже никогда не грозят.

There was an old man of Tobago
Who lived on rice, gruel and sago;
Till, much to his bliss,
His physician said this —
To a leg, sir, of mutton you may go.

Столько лет старичок из Тобаго
Жил на рисе, овсянке и саго,
Что, когда в рацион
Врач включил и бекон,
Просветлел от восторга бедняга.

If wishes were horses,
Beggars would ride;
If turnips were watches,
I would wear one on my side.

Коли помыслы были бы жеребцами,
Нищие ездили б на коне.
Коли были бы луковицы часами,
Я бы носил одну на ремне.

Bessy Bell and Mary Gray,
They were two bonny lasses;
They built they house upon the lea,
And covered it with rushes.
Bessy kept the garden gate,
And Mary kept the pantry;
Bessy always had to wait,
And Mary lived in plenty.

Бэсси Белл и Мэри Гудл,
Две подружки рыжие,
Сняли домик на лугу
С тростниковой крышей.
Бэсси садик стерегла,
А Мэри — погребок.
Бэсси стала как доска,
А Мэри — как пирог.

There was a young man at St. Kitts,
Who was very much troubled with fits:
An eclipse of the moon
Threw him into a swoon;
Alas! poor young man of St. Kitts.

Жил-был юноша тонкой породы —
Очень чуткий к явленьям природы:
При затменье луны
Он наделал в штаны
И смутился на многие годы.

Will you lend me your mare to ride a mile?
No, she is lame leaping over a stile.
Alack! and I must go to the fair,
I’ll give you good money for lending your mare.
Oh, oh! say you so?
Money will make the mare to go.

— Одолжишь кобылу сгонять за корытом?
— Нельзя, захромала — расшибла копыто.
— Как жаль, я б на ярмарку дочь захватил,
И я бы тебе хорошо заплатил.
— Вообще-то, она не хромает почти,
А деньги и лошадь заставят идти.

If I’d as much money as I could spend,
I never would cry ‘Old chairs to mend!’
‘Old chairs to mend, old chairs to mend!’
I never would cry ‘Old chairs to mend!’

If I’d as much money as I could tell,
I never would cry ‘Old clothes to sell!’
‘Old clothes to sell, old clothes to sell!
I never would cry ‘Old clothes to sell!’

Имей я денег сколько хочу,
Я не кричал бы: «Ножи точу!»
Никогда не кричал бы: «Ножи точу!
Ножи точу! Ножи точу!»

Я б эти деньги славно тратил
И не кричал бы: «Старое платье!»
Никогда не кричал бы: «Старое платье!
Покупаю старое платье!»

There was an old woman
Lived under a hill,
And if she’s not gone
She lives there still.

Жила старушка под холмом
Лет сорок напролет,
И если не уехала,
То так там и живет.

Call John the boatman,
Call, call again,
For loud flows the river
And fast falls the rain.
John is a good man,
And sleeps very sound;
His oars are at rest,
And his boat is aground.
Fast flows the river
So rapid and deep;
The louder you call him,
The sounder he’ll sleep.

Эй, лодочник Джон,
Переправь нас скорей!
Дождь хлещет вовсю,
И река все быстрей.
Джон — парень всех крепче
На том берегу,
Лежит себе в лодке
И спит на боку.
Река прибывает,
Разливом грозит;
Мы глотки срываем,
А он себе спит.