Журнал «Пионер» - Пионер, 1949 № 12 Декабрь

- Это угроза? - спросил доктор Рендаль. Миллард пожал плечами:

- Во всяком случае, если вы дорожите своей практикой и положением, не советую вам выступать на процессе…

Доктор Рендаль начал свои показания. Он знает обоих Робинсонов и мистера Ричардсона с самой лучшей стороны. Учитель вырос на его глазах и всегда был самым благородным молодым человеком. Он примерный сын и поддерживает свою старую мать. Был образцовым офицером флота. Превосходный преподаватель литературы.

- Мистер Рендаль, разве ви учились у преподавателя Ричардсона? - перебил его прокурор.

Послышался смех: это Парк Бийл и его соседи смеялись над остротой прокурора… Доктор слегка растерялся:

- Нет, разумеется, не учился, но…

- Нам известно, что учитель Ричардсон часто бывал у вас в доме, мистер Рендаль, - продолжал прокурор. - Часто ли он говорил вам о России, о своих связях с американскими и русскими коммунистами?

- Он мне об этом ничего не говорил, - сердито возразил доктор.

- Ага. Секретарь, запишите: подсудимый скрывал даже от своего друга, доктора Рен-даля, свои связи с русскими коммунистами.

- Постойте, постойте, я этого не говорил! Это искажение! Это ложь! - вспылил сбитый с толку доктор.

- Свидетель, я привлеку вас к ответственности за оскорбление суда! - заявил Сфикси.

Доктор возвысил голос и начал резко протестовать против такого произвола. Судья застучал молотком. Он прикажет вывести свидетеля, если свидетель позволит себе ещё раз повысить голос. Вконец расстроенный и раздражённый доктор Рендаль пытался ещё что-то говорить, но его всё время сбивали перекрёстными вопросами то прокурор, то судья и придавали всем его показаниям совершенно обратный смысл. В конце концов он резко отказался от дальнейших показаний, потому что они только вредили подсудимым.

Та же картина повторилась, когда появились Джордж Монтье, Бэн Майнард и дядя Пост.

К тому времени, когда выступили представители прогрессивных организаций, делегаты Конгресса мира и посланцы различных демократических стран, желающие во что бы то ни стало добиться оправдания и освобождения Джемса Робинсона, присяжные сильно утомились. Сфикси был доволен: теперь было самое время для того, чтобы дать слово прокурору.

Подсудимые тоже очень устали. Джим чувствовал себя совсем больным, но когда защитник предложил ему сослаться на болезненное состояние и просить судью отложить заседание суда, он отказался:

- Пусть всё идёт, как должно, - сказал он устало, махнув рукой. - Бороться мы будем потом. Сейчас мы можем только ждать и всё, что случится, использовать для нашей борьбы. На примере этого суда все люди увидят, что такое справедливость в Америке!…

После выступления Патриции Чарли с трудом сдерживался, ему хотелось вскочить и закричать прямо в лицо судье и прокурору и всем этим подкупленным свидетелям самые жестокие и гневные слова. Как сквозь туман доносилась до него речь выхоленного, похожего на пушистого, породистого кота, прокурора. Измена… Тайный заговор… Покушение на убийство…

Мальчик нашёл глазами мать. Она тоже сидела, почти не слушая, что говорил прокурор. Какое это имеет значение! Всё равно приговор предрешён заранее…

Так же безучастно слушали подсудимые и присяжные речь защитника. Надо отдать справедливость этому молодому и хорошему человеку: он сделал всё, что мог. Он начисто отверг обвинение в том, что большая часть подсудимых является советскими агентами и получает за это вознаграждение, он подобрал много фактов, говорящих о благородных побуждениях подсудимых, об их честном труде на пользу американского народа.

Но что всё это значило для людей, которые сидели здесь и смотрели на подсудимых глазами собак, готовых вцепиться в наконец-то затравленную дичь! Снова поднялся прокурор. - Выносите своё суждение соответственно законам, - сказал он, обращаясь к присяжным. - Но каждую секунду вы должны помнить о том, что красная опасность угрожает вашим жилищам и вашим детям и что эти люди несут Америке разрушение и гибель! - и, эффектно взмахнув выхоленной рукой, прокурор сошёл с трибуны.

Утро следующего дня было дождливое, сумрачное. Ветер трепал деревья на улице, потоки дождя струились с крыш, с деревьев, с зонтов и макинтошей прохожих. Зловещие космы пепельных облаков бежали низко и быстро и, точно дым, заволакивали небо.

От дождевых капель давно немытые окна суда казались перламутровыми. Но никто не смотрел в эти окна.

Сфикси визгливо спросил, что имеют сказать суду подсудимые.

Поднялся Джим Робинсон. Он пристально оглядел судью, прокурора, присяжных. Никто не ответил на его взгляд, все хмуро смотрели в пол, словно он был обвинителем, а они - подсудимыми.

- Сэр, - начал певец, и голос его заставил встрепенуться весь зал - сэр, я не стал бы выступать, если бы дело касалось только одного меня. Но здесь происходит незаконный и непристойный суд над американскими гражданами, которых избрали для того, чтобы публично чернить и позорить. Я не желаю отвечать на всё это нагромождение лжи. Юристы называют такой материал довольно мягко «показаниями, основанными на слухах». У американского народа есть для этого более правильное наименование: «грязь». Источник грязи всем очевиден. Все эти «показания» исходят от шпионов, сыщиков, платных информаторов, нанятых большими хозяевами.

Суд изо всех сил старается лишить меня и моих товарищей свободы и чести американцев, и это показывает, как в нашей стране можно уничтожить любого человека, неугодного хозяевам.

Я не говорю, что судья Сфикси - заправила в этом деле. Он мелкий политикан, служащий более могущественным силам. Эти силы стремятся подчинить себе всё и всех в нашей стране. Они изобрели воображаемую угрозу красной опасности и хотят запугать американский народ. Судья Сфикси и все, кто с ним…

Стук молотка прервал его слова.

- Уходите с трибуны! Полисмен, уведите этого человека. Обвиняемый, я привлекаю вас к ответственности за оскорбление суда!

Полисмены набросились на певца. Под непрерывный стук молотка его увели.

Присяжные удалились для вынесения приговора.

Салли пыталась пробраться к сыну и Джиму, чтобы перекинуться с ними несколькими словами или хоть подбодрить их взглядом, но полицейские стеной встали перед нею. Василь сидел весь белый, зажав между коленями сцепленные пальцы.

Близнецы, нетерпеливые и встревоженные, приставали к Салли:

- Что теперь будет? К чему их приговорят? А папу присудят отдельно или со всеми вместе?

Салли хотела их успокоить, сказать что-нибудь утешительное этим славным мальчикам, но у неё самой сердце ныло от страшных предчувствий.