Журнал «Пионер» - Пионер, 1949 № 12 Декабрь

Наконец раздался голос секретаря:

- Суд идёт! Прошу встать!

- Виновны или не виновны подсудимые? - громко спрашивает Сфикси.

- Виновны, - отчётливо отвечает старшина присяжных, - виновны в заговоре против существующего строя, в подрывной деятельности по заданию коммунистов.

В первых рядах дружно аплодируют представители «тринадцати семейств» и их друзья, чрезвычайно довольные решением присяжных. Присяжные улыбаются, как актёры, удачно исполнившие трудную роль.

Секретарь спрашивает, что имеют сказать до произнесения приговора подсудимые.

Джим Робинсон, Роберт Ричардсон, Иван Гирич, Джерард Квинси отказываются от последнего слова. Им нечего сказать участникам этой нечестной игры в суд.

Но со скамьи подсудимых поднимается мальчик. У мальчика немного дрожат руки, и, чтобы скрыть это, он сжимает и разжимает кулаки.

- Здесь сказали, что я хотел убить сыщика, - говорит он, смотря куда-то поверх голов. - Это единственная правда, которую сказали на этом суде. Да, я хотел убить его за то, что он ударил мою мать. И, если бы это повторилось, я снова поступил бы так же. Я не боюсь приговора, и мои друзья здесь тоже не боятся. Я знаю, если бы нам предложили умереть, отдать жизнь для того, чтобы на земле поскорей наступила справедливость, чтобы все люди, всех цветов кожи, стали равны, - все мы согласились бы на это! Правду я говорю, дядя Джим? - и мальчик обернулся к певцу, ожидая ответа, хотя и зная его наперёд.

- Правду, мой мальчик! - тотчас же внятно сказал Джим Робинсон.

- Правду. Истинную правду, Чарльз! - откликнулись Гирич, Квинси и Ричи.

- Вы слышите? - с торжеством сказал Чарли, поворачиваясь к судье. - Я кончил, сэр-Чарли сел и отвернулся от зала. Лихорадка, бившая его, пока он говорил, утихла.

Осталось чувство усталости и голода. Болело горло, было трудно глотать. Он не думал о том, что ждёт его и других. Суд, потом тюремная камера, день за днём взаперти, тяжёлая работа где-нибудь на каменоломнях.

До него донёсся голос Сфикси. Судья торопился прочесть приговор:

- Джемс Робинсон, сорока семи лет, певец по профессии; Роберт Ричардсон, двадцати шести лет, учитель; Иван Гирич, сорока двух лет, механик; Джерард Квинси, тридцати восьми лет, по профессии токарь, и Чарльз Робинсон, учащийся, - приговаривались все пятеро к тюремному заключению сроком на три года или к уплате штрафа в размере десяти тысяч долларов. Кроме того подсудимому Джемсу Робинсону и его племяннику Чарльзу Робинсону, по отбытии наказания, воспрещалось проживание в данном штате. Приговорённым Квинси, Гиричу и Ричардсону, после отбытия наказания, запрещалось занимать какие-либо должности в государственных учреждениях. В случае, если бы приговорённые захотели заменить тюремное заключение штрафом, означенная сумма должна быть внесена полностью и за всех сразу.

Голос судьи смолк.

Джемс Робинсон чуть усмехнулся про себя: наверное, на свете нашлось бы немало импрессарио, жаждущих заключить с ним договор и на большую сумму. Но теперь надолго заглохнет его голос: суд Америки заставил его замолчать.

Так, значит, тюрьма!

Едва стал известен приговор суда, в домик Салли отовсюду стали приходить письма и деньги.

Знакомые и незнакомые друзья, простые, честные люди собирали средства на уплату штрафа. Нужная сумма была быстро собрана - и пять заключённых были выпущены из тюрьмы.

Огромный океанский пароход привалился к набережной всей своей многоэтажной громадой. Пароход ждёт только сигнала к отплытию, и где-то в глубине его уже клокочут раскалённые котлы.

Ветер, пахнущий морем, гонит зыбь, сильно и мягко бьёт в лицо, налетает откуда попало. Рядом чёрный буксирный пароходик, похожий на игрушку, суетливо и угодливо кланяется волне.

От перил палубы, от мола чуть-чуть пахнет смолой, и этот запах приносит с собой сладкую и мучительную тоску, жажду дальних странствий, сожаление о прошлом. Может быть, поэтому есть оттенок грусти в улыбке Джорджа Монтье… Он стоит на молу с непокрытой головой, держа наготове свою шляпу, чтобы, когда отвалит громада корабля, взметнуть её вверх и замахать уезжающим друзьям. В толпе к нему жмутся отец и близнецы Квинси. Снова Квинси-отцу, маленькому и мужественному, приходится всё начинать сначала, чтобы кормить и выводить в люди своих близнецов, Кем будет он сейчас? Грузчиком в порту, «сэндвичем», бродящим день деньской с объявлениями на спине и груди, подметальщиком или просто одним из тех бездомных безработных бедняков, которых Армия спасения заставляет за чашку похлёбки петь псалмы и твердить тексты священного писания?

Кем будет старенький дядя Пост, которому давно уже пора иметь тёплый надёжный угол и кусок хлеба? Кем будет чахоточный отец Джоя Беннета? Страшное клеймо поставлено на этих людей, и долго будут они бродить по городам, где дома подымаются, как безмолвные тёмные скалы, искать человеческого сочувствия и правды.

Ричи, молодой учитель, выпущенный из тюрьмы, уличённый в том, что он исповедует великио идеи коммунизма, тот знает, куда ему идти и что делать. Он не опустит свою гордую юношескую голову. Долгий и трудный путь борьбы лежит перед ним, но рядом шагает всё больше друзей - белых и чёрных, - и это делает молодого учителя бесстрашным и уверенным в себе.

Он тоже здесь, он стоит на палубе рядом с Джемсом Робинсоном, которого напоследок одолевают репортёры, и что-то поспешно записывает в блокнот, который дал ему певец. Потом Ричи подходит к маленькой женщине, закутанной в плащ.

- Теперь вы можете быть покойны, миссис Робинсон, - говорит он ласково. - Теперь ваш Чарли сможет получить всё, на что он имеет право по своим способностям и уму. А потом, когда он вырастет, он снова вернётся сюда, чтобы служить своему народу…

Салли молча кивает, волнение сдавливает ей горло. Подходит Иван Гирич со старой сумкой, на которой пестреет затейливый узор родной украинской вышивки. У Гирича растерянное и счастливое лицо человека, который никак не может придти в себя от неожиданной радости.

- Василь! - зовёт он.

Но сын не отзывается. Он перегнулся вместе с Чарли через борт и подзывает к себе обоих друзей-близнецов.

И Чарли и Василю хочется сказать на прощанье друзьям что-нибудь особенное, чтобы запомнилось надолго, может быть, навсегда. Но, как обычно, когда сердце полно слишком большими чувствами, язык произносит только самые обыденные, незначительные слова.

- Пишите нам, как у вас сложатся дела, - говорит Чарли.

- А будете писать в Стон-Пойнт, передавайте привет там… всем, - с запинкой добавляет Василь.