Каури Лесса - Золушки нашего Двора

— Она омыла слезами моё бедное тело и отпустила мне все грехи! — счастливо засмеялся Дрюня. — И пообещала мэтру, измученному должностными обязанностями, ухаживать за мной ночь до утра! Правда, спустя пару часов мы, всё же уснули — эти, знаешь, игры в помощницу целителя очень утомляют! Но самое главное, она меня простила, братец! И вещи обещала в наши покои вернуть! 'Раз Бруни тебя, шалопая, простила, то и я смогу'! Так она сказала... и давай меня целовать!

— А я рад, что вы помирились, — не глядя на него, сказал король, — правда, очень рад!

— Спасибо, — искренне улыбнулся Дрюня. — Но скажи мне, Твоё Окосевшее От Недосыпания Величество, отчего ты не спишь?

Его Величество достал из ящика бюро зеркало на длинной ручке, внимательно оглядел своё утомлённое лицо и обиженно заявил:

— Всё нормально у меня с глазами, братец, это у тебя чего-то не то.

Он кинул зеркало обратно.

— Тебе, Дрюня, признаюсь, раздумываю я нынче над одной дилеммой. Арк, наконец, женится, а значит, становится полновластным наследным принцем. Вот я и подумываю — то ли отойти от дел вовсе и уйти в монастырь, то ли наоборот, жениться и нарожать дополнительную кучку Ласурингов! В любом случае, это будет означать 'пожить для себя'!

— Же... жениться? — заикаясь, переспросил Дрюня. Ещё не сошедшая с шута токсичная бледность тут и вовсе ушла в зелёный оттенок спектра. — На Агнушке что ли? Пресвятые тапочки! Пожалей народ! На её тряпки третья часть валового внутреннего дохода страны уходит!

— Знаю! — поморщился король.

— А потом она, со свойственным ушастым высокомерием, захочет видеть на троне своего отпрыска, а не Арка!

— Знаю, — вздохнул Редьярд.

— Я не говорю уже о политической подоплёке! Лималль находится под протекторатом Крея... Нашему народу вряд ли придётся по нраву королева с той стороны!

— ЗНАЮ! — рявкнул Его Величество. — Оттого и раздумываю.

— Да тут и раздумывать нечего! — помрачнел шут и поднялся. — Пойду я, пожалуй, братец, не буду тебе мешать! А ты подумай ещё... Хорошенько подумай! Эх!

Махнув рукой, он вышел, всё так же кутаясь в простыню и изображая приведение. Из затихшей утробы дворца донёсся его тоскливый вой.

— Дурень... — пробормотал Редьярд, вставая, подходя к окну и распахивая створки.

Левая рука короля комкала на груди камзол — прошлое иногда впивалось в наживку сердца невидимым рыболовным крючком и тянуло куда-то. В места, которых давно не существовало.

***

Матушка гуляла в саду, полном чудес. Здесь повсюду цвели розы — алые, белые, бордовые, жёлтые, кремовые. Встреченные звери ласкались к ней, и даже огромный лев, чья грива походила на пылающий сенной стог, подсунул голову ей под руку, принуждая почесать его за ухом.

За поворотом дорожки открылась изящная беседка, увитая розовыми плетями. Со сладким запахом бутонов мешался терпкий, приятный и такой знакомый аромат трубочного табака...

Бруни ускорила шаги, поднялась по ступенькам и заглянула внутрь.

— А вот и она! — сказала, не оглядываясь, черноволосая босая женщина в простом белом платье. Она стояла у оградки и смотрела вдаль, туда, где виднелись у горизонта пики гор, укрытые вечными снегами.

Сидевший рядом с ней на скамеечке мужчина вскочил и, бросившись к Матушке, схватил её руки в свои. Она с изумлением смотрела на господина Турмалина — совсем такого, каким помнила его при первой встрече: рослого, сильного, золотоглазого.

— Как я рад видеть тебя, девонька! — воскликнул Григо. — Как же я рад!

Женщина обернулась, и Бруни отпрянула — в глазах незнакомки не было зрачка, а радужка постоянно меняла цвет, переливаясь всеми оттенками радуги. От её кожи исходило едва видимое сияние, отчего она казалась жемчужным силуэтом на садовой акварели.

— Вот ты какая, Матушка Бруни, — улыбнулась женщина, и радужки наполнились тёплым оранжевым светом, — рада познакомиться!

— Я тоже рада... — пробормотала Матушка и подумала...

— О, нет, ты не сошла с ума! — засмеялась незнакомка. — Просто я решила, что ты должна навестить нас с Григо, раз была честна со мной, отказываясь от своего счастья ради любимого.

— Я была честна прежде всего перед собой, госпожа, — удивлённо ответила Бруни, — а вас я вижу впервые!

— Ты — это и есть я! — собеседница села на скамейку и похлопала по ней ладонью, приглашая Бруни и Григо сесть рядом. — И он, — она кивнула на Турмалина, — и все живущие сейчас, и те, кто будет жить через тысячи лет...

— Не может быть! — воскликнула Матушка, порываясь вскочить. — Вы — Богиня? Пресветлая...

— Это я, — кивнула та, положа руку на запястье Бруни, — нет нужды вставать.

Прикосновение божественной длани дарило двойственное ощущение, подобное глубине — с одной стороны покой и тишина, из которых неохота выбираться, с другой — смертельная опасность, грань, за которой царит небытие.

— Очень рада твоей завтрашней свадьбе, — мило улыбаясь, сообщила Индари, — Аркей — хороший мальчик и королём замечательным станет, когда придёт время! Поэтому королева ему нужна соответствующая!

— Я не понимаю, — пробормотала Матушка.

Ей стало страшно. Эта милая, похожая на девчонку женщина могла в единый момент изменить её жизнь... и вообще весь мир!

— Не надо бояться, — мягко сказала Богиня, — ни сейчас, ни завтра в Храме. Твой брак — под моей защитой!

— Не понимаю... — покачала головой Бруни, но нашла в себе силы взглянуть в глаза Богини, ставшие тёмно-фиолетовыми.

Этот волнующий ночной оттенок вдруг накрыл сад, заставив деревья, зверей и насекомых замереть в движении. Лишь розы шевелились, будто живые, под беззвучную музыку несуществующего ветра.

— Ничего не бойся! Никого не бойся!

Многоголосый шёпот разбился о сон, словно штормовая волна о гранит набережной Русалок.

Бруни вздрогнула и проснулась. На грани сна и яви глядя в окно, за которым занималось утро нового дня, она шептала молитвой: 'Ничего не бойся! Никого не бойся!' и гадала, станет ли вещим сон, приснившийся накануне свадьбы.

***

С неба только проливался нежный жемчуг рассвета, когда Ники, измученная болью, выползла на палубу — проветриться. Вахтенный у штурвала тихонько напевал, иногда прекращая петь и насвистывая мотив сквозь зубы:

Скрипит, постанывая, мачта,

И волны бьют с размаха в борт.

Пока за нас встает удача,

Корабль по волнам плывет.

Мы знаем девок всех борделей -

Верны лишь морю одному.

Пока в мешок нас не одели,

Не будем мы скучать по дну!

Облокотившись на релинг — сидеть было решительно невозможно — Ники слушала нехитрые слова:

Нас день и ночь качают волны,

На коже выступает соль,

Разлей-ка, юнга, нам по полной,

Залить души моряцкой боль!

Однажды мы на берег ступим,