Агата Кристи - Пассажир из Франкфурта

Немного помолчав, он спросил:

– Кажется, собираются привезти какого-то доктора?

– Да, доктора Райхардта. Насколько я понимаю, это выдающийся ученый.

– Нет, он врач. Лечит психов в сумасшедшем доме.

– О боже! Психиатр?

– Вероятно. В сумасшедших домах, как правило, работают психиатры. Стало быть, его привезут, чтобы он освидетельствовал некоторых наших юных смутьянов. Они напичканы немецкой философией, философией «Власти черных», философией покойных французских писателей и так далее. Может быть, его попросят освидетельствовать кое-кого из наших светил юриспруденции, председательствующих в судах, которые утверждают, что нам следует проявлять крайнюю осторожность в своих действиях, дабы не уязвить самолюбие молодого человека, поскольку ему, возможно, приходится зарабатывать себе на жизнь. Нам было бы спокойнее, если б им всем предоставили государственное пособие, чтобы они разошлись по домам и продолжали читать книги по философии, сидя без работы. Однако я отстал от времени и сознаю это. Можете мне об этом не говорить.

– Необходимо принимать во внимание новые способы мышления, – сказал сэр Джордж Пэкхэм. – Я чувствую… точнее, надеюсь… Это так трудно выразить словами.

– Видимо, вы очень озабочены отысканием того, что так трудно выразить словами, – заметил полковник Пайкэвей.

В этот момент зазвонил телефон. Полковник снял трубку, поднес ее к уху и спустя несколько секунд передал сэру Джорджу.

– Я слушаю, – сказал тот в трубку. – Да, я согласен. Полагаю… нет-нет, не Министерство внутренних дел. Нет, вы имеете в виду, частным образом… Думаю, нам лучше использовать…

Сэр Джордж с опаской огляделся.

– В этой комнате нет «жучков», – с улыбкой произнес полковник Пайкэвей.

– Кодовые слова «Голубой Дунай», – хрипло прошептал в трубку сэр Джордж Пэкхэм. – Да, да. Я приведу с собой Пайкэвея. Да, конечно. Да, скажите, что, с вашей точки зрения, его присутствие необходимо. Но помните: встреча носит сугубо частный характер.

– В таком случае мы не сможем воспользоваться моим автомобилем, – сказал Пайкэвей. – Он слишком приметен.

– Генри Хоршэм заедет за нами на «Фольксвагене».

– Замечательно, – сказал полковник Пайкэвей. – Все это очень интересно.

– Вы не хотите… – Сэр Джордж запнулся.

– Не хочу что?

– Я хочу сказать… если вы не возражаете… не хотите ли воспользоваться щеткой?

– А-а, вы об этом…

Полковник слегка стукнул рукой по своему плечу. Вверх поднялось облако сигарного пепла, и сэр Джордж закашлялся.

– Нэнни! – крикнул Пайкэвей, нажимая кнопку звонка.

С прытью джинна, вызываемого из лампы Аладдина, в комнате появилась женщина средних лет со щеткой в руке.

– Пожалуйста, задержите дыхание, сэр Джордж. Этот состав обладает довольно резким запахом. И вообще, вам лучше выйти из комнаты, – сказала она и, открыв дверь, принялась чистить щеткой костюм Пайкэвея.

– Как они мне надоели, – проворчал полковник. – Им непременно нужно, чтобы человек выглядел словно манекен в парикмахерской.

– Я бы не сказала, что вы похожи на манекен, полковник Пайкэвей. Вы-то уже привыкли к процедуре, а министр страдает астмой.

– Он сам виноват в этом, поскольку не следил за чистотой воздуха на улицах Лондона… Итак, сэр Джордж, поедем и послушаем, что скажет наш немецкий друг. Похоже, дело не терпит отлагательств.

Герр Генрих Шписс был обеспокоен и не пытался скрыть это. В самом деле, он открыто признавал, что ситуация, которую собрались обсудить эти пять человек, весьма серьезна. Вместе с этим он излучал спокойствие и уверенность, что являлось чрезвычайно ценным свойством для человека, занимавшегося решением недавно возникших проблем в политической жизни Германии. Это был солидный, вдумчивый человек, способный привнести здравый смысл в любое обсуждение, в котором принимал участие. Он отнюдь не производил впечатления блестящего политика, и это уже само по себе внушало надежду. Блестящие политики несли ответственность примерно за две трети кризисов, случившихся в разных странах. Оставшаяся треть лежала на совести политиков, которые, хотя и были избраны демократическим путем, заняли свои должности благодаря умению скрывать отсутствие интеллектуальных качеств, необходимых для эффективного выполнения возложенных на них функций.

– Вы понимаете, что это ни в коей мере не официальный визит? – спросил канцлер.

– Да-да, разумеется.

– Я получил информацию, которой счел целесообразным поделиться с вами. Она проливает довольно интересный свет на некоторые события, поразившие и встревожившие нас. Разрешите представить вам доктора Райхардта.

Присутствующие представились в свою очередь. Доктор Райхардт был крупным, внушавшим симпатию и доверие мужчиной, имевшим привычку повторять время от времени «именно так».

– Доктор Райхардт заведует большой клиникой в окрестностях Карлсруэ. Он лечит людей с душевными расстройствами. Если не ошибаюсь, у вас на излечении находится от пятисот до шестисот пациентов?

– Именно так, – ответил доктор Райхардт.

– Насколько я понимаю, вы лечите несколько разных форм психических болезней.

– Именно так. Но особый интерес у меня вызывает одно заболевание.

Райхардт перешел на немецкий, и герр Шписс, выслушав доктора, сделал краткий перевод его слов на английский. Необходимость в этом была очевидной. Двое из пяти англичан поняли суть сказанного на немецком лишь частично, один явно ничего не понял, и только на лицах двух остальных читалось неподдельное изумление.

– Доктор Райхардт добился больших успехов в лечении болезни, которую я, будучи дилетантом, называю мегаломанией, – пояснил герр Шписс. – Страдающие ею люди воображают себя не теми людьми, которыми являются в действительности, а гораздо более значительными личностями. И у них развивается мания преследования…

– Ничего подобного! – перебил его доктор Райхардт. – Я не лечу манию преследования, и в моей клинике нет пациентов с таким диагнозом. Напротив, мои пациенты проникаются своими иллюзиями потому, что хотят быть счастливыми. И они счастливы, а я поддерживаю у них ощущение счастья. Однако, если я вылечу их, они перестанут быть счастливыми. Поэтому мне приходится искать такое лекарство, которое будет восстанавливать у больных нормальную психику, не лишая их ощущения счастья. Мы называем это состояние сознания…

Он произнес длинное, свирепо звучавшее немецкое слово, состоявшее не менее чем из восьми слогов.

– Ради удобства для наших английских друзей я буду называть данное состояние «мегаломания», – сказал герр Шписс, – хотя мне известно, что вы, доктор Райхардт, сегодня не используете этот термин. Итак, как я уже сказал, в вашей клинике содержатся шестьсот пациентов…