Агата Кристи - Скрюченный домишко; День поминовения

— Что-нибудь случилось? — спросила Айрис.

Она не на шутку встревожилась. Выглядел он ужасно.

Джордж заговорил — казалось, он задыхается после долгого бега.

— Не могу больше держать это в себе. Надо с кем-то поделиться. Ты должна сказать мне, что об этом думаешь... правда ли это., возможно ли...

— О чем ты, Джордж?

— Наверняка ты что-то заметила, что-то видела. Не может быть, чтобы она ничего не сказала. Должна быть причина.

Айрис внимательно посмотрела на него. Он провел рукой по лбу.

— Вижу — ты не понимаешь, о чем я говорю. Не пугайся, девочка. Ты должна мне помочь. Должна вспомнить все, до последней мелочи. Знаю, я говорю бессвязно, но через минуту ты все поймешь — когда увидишь письма.

Он отпер один из боковых ящиков стола и извлек оттуда два листа бумаги. Тусклая и неприметная голубая бумага, на ней что-то напечатано мелким шрифтом.

— Прочитай, — велел Джордж.

Айрис взглянула на первый лист. Написанное там было совершенно очевидным и не оставляло места для толкований:

ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧТО ВАША ЖЕНА СОВЕРШИЛА САМОУБИЙСТВО. ЭТО НЕ ТАК. ЕЕ УБИЛИ.

Второй листок гласил:

ВАША ЖЕНА РОЗМАРИ УШЛА ИЗ ЖИЗНИ НЕ ПО СВОЕЙ ВОЛЕ. ОНА БЫЛА УБИТА.

Айрис, не в силах оторвать глаз от страшных строк, услышала голос Джорджа:

— Письма пришли месяца три назад. Сначала я решил, что это шутка — жестокая, мерзкая, но шутка. Но потом я стал размышлять. Зачем Розмари было лишать себя жизни?

— Депрессия после гриппа, — вымолвила Айрис чужим голосом.

— Да, но если разобраться, причина не ахти какая серьезная. Мало ли кто болеет гриппом, а потом страдает от депрессии — и что?

— Может быть, — выдавила из себя Айрис, — она была несчастлива?

— Вполне возможно, — Джордж спокойно обдумал слова Айрис. — Но чтобы Розмари свела счеты с жизнью, потому что была несчастлива — едва ли. Она могла говорить о самоубийстве, но решиться на него — сильно сомневаюсь.

— И все-таки решилась, Джордж! Какое еще есть объяснение? Ведь у нее это вещество в сумочке нашли!

— Знаю. Вроде бы все сходится. Но после этого, — он постучал пальцем по анонимным письмам, — я прокручиваю события в памяти снова и снова. И чем больше о них думаю, тем больше убеждаюсь: что-то здесь не так. Поэтому я и задавал тебе вопросы: насчет Розмари, ее возможных врагов. Не было ли впечатления, что она кого-то боится. Ведь у того, кто ее убил, была веская причина...

— Джордж, ты сошел с ума...

— Иногда мне и самому так кажется. А иногда чувствую — мои опасения верны. Я обязан все выяснить. Докопаться до истины. И ты, Айрис, должна мне помочь. Подумай как следует. Вспомни. Да, именно — вспомни. Вспомни все события того вечера. Ведь если ее убили, это значит, что убийца в тот вечер был за нашим столом. Ты это понимаешь?

Да, это было ей понятно. Воспоминания о том вечере уже не отодвинешь в сторону, не упрячешь подальше. Надо все вспомнить. Музыка, барабанная дробь, приглушенный свет, кабаре, а когда свет снова зажегся — Розмари лежит, распростершись на столе, посиневшее лицо искривлено гримасой...

Айрис вздрогнула. Ей стало страшно, очень страшно.

Надо вернуться в мыслях к тому вечеру — и вспомнить.

Розмари — это ведь воспоминание.

Значит, придется вспоминать.

У Рут Лессинг, чей день был полон бесконечных забот, выдалась свободная минутка — и она предалась воспоминаниям о жене своего босса, Розмари Бартон.

Розмари она сильно недолюбливала. Сама не подозревала, до чего сильно, пока впервые не встретилась ноябрьским утром с Виктором Дрейком.

С того разговора с Виктором все и началось, оттуда и потянулась цепочка событий. Раньше она, может быть, что-то и подозревала, о чем-то думала, но как-то мимоходом, по касательной — у нее не было фактов.

Джорджу Бартону она была предана всей душой. Так было всегда. Когда Рут пришла к нему впервые — спокойная, уверенная в себе двадцатитрехлетняя женщина, — она сразу поняла, что его нужно взять под крыло. Что Рут и сделала. Экономила ему время, деньги, ограждала его от хлопот. Подбирала ему друзей, находила подходящие развлечения. Ограждала от сомнительных и авантюрных сделок, порой подталкивала к рискованным действиям, но в пределах разумного. За все годы их сотрудничества у Джорджа ни разу не возник повод усомниться в ее преданности, предупредительности, полной самостоятельности. Ему явно нравился и ее внешний вид: блестящие, аккуратно причесанные темные волосы, костюмы на заказ, накрахмаленные блузки, серьги-жемчужинки в изящной формы ушах, в меру напудренное лицо, сдержанно-розоватая помада.

Рут, как ему казалось, была безупречна. Ему нравилось, что она отстранена и деловита, никаких показных чувств, никакой фамильярности. В итоге Джордж часто делился с ней своими личными делами; она внимательно слушала и всегда находила нужные слова, давая какой-то совет.

А вот к его вступлению в брак Рут никакого отношения не имела. Его выбор она не одобряла. Но пришлось смириться, и она оказала бесценную помощь в организации свадьбы, освободив госпожу Марль от множества обязательств. На какое-то время после свадьбы отношения Рут со своим боссом стали менее доверительными. Только служебные дела — ничего больше. И Джордж многое оставлял на ее усмотрение.

Вскоре о ее способностях прознала Розмари: мол, секретарша Джорджа мисс Лессинг может решить любую проблему. При этом мисс Лессинг всегда светится улыбкой, вежлива и обходительна.

Джордж, Розмари и Айрис звали ее Рут и часто приглашали ее пообедать в Элвастон-сквер. Ей было уже двадцать девять, но выглядела она точно так же, как в двадцать три.

Ее диалоги с боссом никогда не затрагивали интимные сферы, но она прекрасно улавливала малейшую перемену в его настроении. Он был полон восхищения на первом этапе семейной жизни, потом состояние восторга переплавилось в нечто иное, трудно поддающееся описанию. Он стал невнимателен к мелочам, но Рут проявляла предусмотрительность, и дела шли своим чередом.

Рассеянности Джорджа она словно и не замечала. И он за это был ей благодарен.

И вот ноябрьским утром он заговорил с ней о Викторе Дрейке.

— Рут, хочу дать вам не очень приятное задание.

Она вопросительно взглянула на него. Естественно, она все сделает. А как иначе?

— В каждой семье есть своя черная овца, — сказал Джордж.

Она понимающе кивнула.

— Речь идет о двоюродном брате жены — вот уж, действительно, червивое яблоко. Он практически разорил свою матушку — добрая душа, но любовь к сыну затмила ей разум. Ради него она продала почти все свои акции, которых и так кот наплакал. Он начал карьеру с того, что подделал чек в Оксфорде. Дело удалось замять, с тех пор его носит по белу свету — и все без толку.