Агата Кристи - Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все

— Нет, это невозможно, — сказала Селия.

— Ничего невозможного. Если учесть, что они были двойняшки.

Теперь о том, на что обратила мое внимание миссис Оливер и о том, что ей говорили, среди прочего, мм… ее слоны. Что леди Равенскрофт незадолго до того была в больнице, где ей, возможно, поставили страшный диагноз: рак. Однако, никаких признаков болезни после смерти у нее не обнаружили. Безусловно, она могла вообразить, что смертельно больна, но можно на это посмотреть и с другой стороны. И я постепенно, факт за фактом принялся изучать историю сестер. Поначалу ничего необычного в их жизни не происходило. Как это свойственно близнецам, они горячо любили друг друга, двойняшки и одеваются одинаково, и ведут себя одинаково, с ними все происходит примерно в одно и то же время, они одновременно болеют и даже… выходят замуж.

Но с годами картина меняется — вместо того чтобы стремиться к предельному сходству, они хотят как можно больше отличаться друг от друга. Между ними возникает даже известная неприязнь. Так было и в данном случае. А тут еще добавилось одно чрезвычайно важное обстоятельство. В одну из сестер, в Доротею Престон-Грей, влюбился молодой офицер. Но довольно скоро Алистер Равенскрофт стал оказывать внимание другой сестре, Маргарет, и в конце концов женился на ней. Конечно же тут не обошлось и без ревности, которая заставила сестер отдалиться друг от друга. Маргарет, впрочем, по-прежнему любила свою сестру, но Доротея больше не испытывала к ней никакой привязанности. Вот тут, чувствовал я, и скрывается объяснение многих вещей.

Доротея была личностью трагической. Не по своей вине, а вследствие какой-то ошибки природы, она с детства была психически нездорова. И с самого раннего возраста по какой-то непостижимой причине испытывала ненависть к детям. Есть веские основания полагать, что еще в молодости она была виновна в смерти маленького ребенка. Неопровержимых улик не было, тем не менее их было вполне достаточно для того, чтобы ее поместили в соответствующее заведение. В клинике она провела несколько лет. Когда врачи сочли ее здоровой, она вернулась к обычной жизни, часто гостила у сестры и даже поехала к ней в Малайю, по месту службы генерала. И там снова случилось несчастье. С соседским ребенком.

И снова, при отсутствии прямых доказательств, все указывало на то, что здесь не обошлось без Доротеи. Генерал Равенскрофт лично отвез ее в Англию, где она и была снова помещена в клинику. Новый курс лечения, и ее опять выписывают… Маргарет решила, что сестре лучше постоянно жить с ними — так будет легче заметить возможные признаки обострения. Думаю, генерал Равенскрофт был не в восторге от этой перспективы, по-видимому, он понимал, что рецидивы ее болезни будут время от времени повторяться, и за Доротеей нужен глаз да глаз, чтобы предотвратить очередную трагедию…

— Так вы думаете, — спросил Десмонд, — это она застрелила обоих Равенскрофтов?

— Нет, — сказал Пуаро, — я думаю, что Доротея убила свою сестру, Маргарет. Однажды они гуляли по тропе над обрывом, и Доротея столкнула Маргарет вниз. Маниакальная ненависть и зависть к сестре, которая была так похожа на нее, но у которой прекрасно сложилась личная жизнь и которая была очень счастлива, вырвалась наружу. Ненависть, ревность и неудержимое желание убить «обидчицу» — все разом обуревало ее, и она не устояла. О том, что на самом деле произошло, знал только генерал… и еще один человек… Я имею в виду вас, мадемуазель Зели.

— Да. — сказала Зели Моура, — я знала. Я многое знала… Равенскрофты были очень обеспокоены состоянием Долли. После того как она попыталась причинить вред их маленькому сыну Эдварда срочно отправили в школу, а Селию в пансионат. Я отвезла ее, а затем вернулась обратно. Теперь в доме остались только взрослые — я, генерал Равенскрофт, Доротея и Маргарет, и мы решили, что беспокоиться не о чем. И вот однажды случилось то, чего все так боялись. Сестры ушли погулять, но вернулась одна Долли. Она была в каком-то странном, возбужденном состоянии. Она прошла в столовую и села за стол. Генерал Равенскрофт вдруг заметил, что правая рука у нее в крови, и спросил, что с ней случилось, не упала ли она. А та ответила: «Да нет, не упала. А это пустяк — оцарапалась о куст шиповника». Но там шиповник не растет. Скажи она — ежевика, и мы бы ей поверили. Услышав это мы не на шутку встревожились. Генерал тут же бросился из дома, я следом за ним. Он все время повторял: «Что-то случилось с Молли. Я знаю — что-то с ней случилось»… Мы нашли ее на уступе, под обрывом. Она расшиблась об отроги скал и о камни внизу. Она была еще жива, но истекала кровью. Мы не знали, что делать. Боялись до нее дотронуться. В любом случае, надо было немедленно бежать за доктором, но мы не успели — она сжала руку мужа и… она еле говорила, ей было трудно дышать: «Да, это Долли. Она сама не понимала, что делает. Она не понимала, Алистер. Она не может за это отвечать. Ты должен ее спасти. Она никогда не понимала, что делает и почему. Она не могла удержаться. Это было сильнее ее. Обещай мне, Алистер. Я умираю. Доктор мне не поможет — поздно. Я чувствую, как жизнь уходит из меня. Смерть уже близко. Но ты должен мне кое-что пообещать. Обещай, что защитишь ее. Что не сдашь ее полиции. Обещай, что ее не будут судить за убийство и не будут до конца жизни держать в сумасшедшем доме. Спрячь меня — так, чтобы сразу не нашли. Я прошу, заклинаю тебя — это мое последнее желание. Я прошу тебя, потому что я люблю тебя больше всего на свете. Если бы я могла выжить — ради тебя — как бы я была счастлива, но мне суждено умереть. Я знаю это. Дай мне слово… И вы, Зели, — вы ведь меня тоже любили. Я знаю. Вы всегда любили меня и заботились обо мне. И вы любили моих детей — поэтому вы должны спасти Долли Мою бедняжку Долли… Прошу вас, ради всего святого… ради любви, которая всех нас связывала, спасите ее…»

— И что же вы тогда сделали? — спросил Пуаро. — Мне кажется, вы просто не могли не выполнить ее волю, да?

— Да. Она умерла, буквально минут через десять. И я… я ему помогла. Помогла спрятать тело. Чуть подальше на скале был карниз. Мы перенесли ее туда и загородили тело камнями. Там не было никаких тропинок, приходилось карабкаться по круче. Да… Там мы ее и оставили. Алистер твердил только одно: «Я ей обещал. Я должен сдержать слово. Но что делать? Как спасти ее?.. Никто не может ее спасти… Но…» И все-таки мы ее спасли. Да, нам это удалось. Долли ждала нас в доме. Она была вне себя от страха, но сквозь этот ужас прорывалась какая-то жуткая, противоестественная радость. Она первая заговорила: «Я всегда знала — с самого детства, что Молли очень плохая. Она украла тебя, Алистер. Ты был моим — а она украла тебя, заставила на себе жениться, но я всегда знала, что в один прекрасный день я с ней сквитаюсь. Я это знала всегда. Но мне страшно — что теперь со мной будет, что со мной сделают? Я не вынесу, если меня опять куда-нибудь запрячут. Не вынесу, не вынесу. Не позволяйте им меня забирать. Я с ума сойду. Они меня заберут и скажут, что я убийца. А я не убивала. Так было надо. Иногда я испытываю что-то, чему должна подчиниться. Я хотела увидеть ее кровь, понимаете? Но я не могла видеть, как Молли умирает Я убежала. Но я знала, что она умрет. Очень жаль, что вы ее так быстро нашли. Все будут говорить, что она оступилась и упала с обрыва. Люди подумают, что это был просто несчастный случай».