Агата Кристи - Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все

— Жуткая история, — сказал Десмонд.

— Да, — откликнулась Селия. — Жуткая, но все же лучше знать правду. Правду… Вы согласны? Сейчас я как в тумане — я не в состоянии ничего чувствовать, не в состоянии даже пожалеть ее — я говорю о маме. Я помню, какая она была замечательная. В ней не было ни капельки плохого — она была сама доброта, — и я знаю, почему мой отец не захотел жениться на Долли. Он выбрал мою маму, не только потому, что полюбил ее, но и потому, что он понял, какая она хорошая, и еще он понял, что с Долли что-то не то. Что она очень жестокая и… опасная. Но как… как вы смогли замести следы?

— Нам пришлось лгать и выкручиваться, — сказала Зели. — Мы надеялись, что ее тело никто не обнаружит, а затем мы хотели перенести ее в другое место, чтобы все подумали, что она упала в море. Но потом мы решили сказать, что это Долли ночью сорвалась вниз. Тогда все стало совсем просто. Алистер сказал: «Знаете, это чудовищно. Но я обещал — я поклялся Молли в ее смертный час. Я поклялся спасти ее сестру… И это единственный способ спасти Долли — только бы она справилась со своей ролью.

Не уверен, что она на это способна». Я спросила: «С какой ролью?» И Алистер ответил: «Она должна выдавать себя за Молли, а мы скажем, что это Доротея бродила во сне и, оступившись, упала с обрыва».

Нам ничего не оставалось, как пойти на риск. Мы переселили Долли в пустой коттедж, и я пробыла там с ней несколько дней. Алистер сказал слугам и соседям, что Молли отвезли в больницу, так как она была в шоковом состоянии из-за гибели сестры. Потом мы привели Долли обратно — уже в платье Молли и в ее парике. Я приобрела еще два парика — в том числе один с кудряшками, они еще больше делали ее похожей на Молли. Славная старушка, Джанет, не отличалась хорошим зрением. А Долли и Молли были очень похожи друг на друга, даже голосами. Никто не усомнился в том, что это Молли. Правда, она вела себя немного странно, но это выглядело вполне естественным — будто она никак не может оправиться от горя. Видеть весь этот маскарад было просто невыносимо…

— Но как ей удалось не выдать себя? — спросила Селия. — Это же ужасно трудно.

— Нет — ей это было не трудно… Понимаете, она получила то, что хотела, — то, о чем мечтала всю жизнь. Она получила Алистера…

— Но Алистер — как он вынес это?

— Он мне сказал, как и почему — в тот день, когда провожал меня обратно в Швейцарию. Он сказал мне, что должна сделать я, а потом сказал, что намерен сделать он.

Он сказал… Что ему осталось только одно. Что он обещал Маргарет не выдать Долли полиции, что никто никогда не узнает, что она — убийца, что дети никогда не узнают, что их тетя убийца. Никому не надо знать, что это сделала Долли. Долли блуждала во сне и упала с обрыва — это был просто несчастный случай. А Молли похоронили в освященной земле, возле церкви, под именем ее сестры.

«Как вы можете допустить это?» — спросила я — для меня даже мысль об этом была невыносима.

Он сказал: «Могу, потому что я решился… Видите ли, Долли должна уйти из жизни. Если она окажется рядом с детьми, она может опять кого-то убить. Ей нельзя доверять. Бедная заблудшая душа… она просто не годится для жизни. Но вы должны понять, Зели, что раз я решился на такое, то обязан заплатить за это и своей жизнью — поживем здесь еще недельку-другую — как можно незаметнее, Долли будет изображать мою жену — а потом случится еще одна трагедия…»

Я не понимала, о чем он говорит, и переспросила: «Еще одна трагедия? Кто-то опять сорвется с обрыва?» А он сказал: «Нет, просто я и Молли покончим с собой — а по какой причине — какая разница… Может, подумают, что у нее неизлечимая болезнь, а может, еще что-то… Но вы, Зел и, — вы должны знать. Вы — единственный человек, который искренне любит и меня, и Молли, и наших детей. Если Долли должна уйти, то именно я должен привести приговор в исполнение — больше некому. Она ничего не поймет и даже не успеет испугаться… Я выстрелю в нее, потом — в себя… На револьвере будут отпечатки ее пальцев — она недавно брала его в руки. И мои, конечно, тоже. Да, это будет правый суд, а я только исполню приговор. Но я хочу, чтобы вы знали: я всегда любил — и сейчас люблю — обеих. Молли была мне дороже жизни. А Долли мне смертельно жаль — потому что она родилась вот такой… — И добавил: — Помните об этом всегда…»

Зели встала и подошла к Селии.

— Теперь вы знаете правду, — сказала она. — Я обещала вашему отцу, что вы никогда об этом не узнаете, и… нарушила слово. Я не собиралась рассказывать, но мосье Пуаро удалось меня переубедить. Такая ужасная трагедия…

— Я понимаю, — сказала Селия, — и будь на вашем месте, наверно, ничего бы не сказала. Но я… я очень благодарна вам. Вы как будто сняли камень с моей души.

— Мы оба вам благодарны, — уточнил Десмонд, — и никогда не будем жалеть о том, что узнали. Что же на самом деле произошло? Они так любили друг друга… Так любили, что даже после смерти одного из них, другой выполнил его волю и не стал отдавать убийцу полиции. Но он конечно же не мог все оставить как есть. Тем более что его детям грозила опасность. Если он и нарушил закон, то не нам его судить, а лично я считаю, что он поступил справедливо.

— Я с детства ее боялась, — сказала Селия, — хотя сама не знала почему. Теперь наконец узнала. Мой отец был мужественный человек, он сделал то, что надо было сделать, то, о чем перед смертью его просила мама. И мне… мне отрадно сознавать… может быть, глупо, что я вам это говорю… — И она бросила вопросительный взгляд на Эркюля Пуаро. — Может быть, вы со мной не согласитесь… Вы ведь католик. Но очень правильно, что на их могиле написано: «И смерть их не разлучила». Мама очень любила свою сестру, а папа любил… их обеих… и теперь они вместе, я знаю. Я уверена — они будут там вместе. Мама и папа, очень сильно любившие друг друга, и моя несчастная тетка… Теперь мне ее жаль, хотя раньше я терпеть ее не могла. Бедняжка, она ведь не ведала, что творит… Конечно, она была не сахар, — продолжила Селия уже более строгим голосом, — с ней было очень трудно, только и трепала всем нервы… Но по-другому она, видимо, не могла… ее так и надо воспринимать, — как тяжело больного человека. Между прочим, в старину, когда в деревне кто-то заболевал чумой, его не выпускали из дому, мало того, не носили ему пищу и запрещали даже приближаться к другим людям. Жестоко, но разумно, иначе вымерла бы вся деревня. Вот и тут что-то в этом роде… Но я постараюсь не держать на нее зла. Главное, я теперь знаю, что мои родители крепка любили друг друга, и ее тоже — несчастную, убогую Долли, которая платила за это ненавистью…

— А знаешь что, Селия, — сказал Десмонд, — давай-ка побыстрее поженимся. А матушка моя пусть ничего не узнает. Такие тайны можно доверить только очень близким людям.