Агата Кристи - Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

— Я знаю, — сказала Анджела. — Но тем не менее я видела это собственными глазами.

Пуаро медленно кивнул. В том своем разговоре с Филипом Блейком он сразу почувствовал некую фальшь. Эта преувеличенная враждебность к Кэролайн — она казалась какой-то неестественной.

Ему припомнились слова Мередита Блейка: «Очень был расстроен, когда Эмиас на ней женился, больше года вообще не хотел его видеть…»

Значит, Филип еще в юности любил Кэролайн? А когда она вышла замуж за Эмиаса, его любовь переросла в страшную ненависть?

Да, Филип был чересчур резок, чересчур нетерпим. Пуаро на минуту представил его себе — энергичный, преуспевающий делец, обладатель площадки для гольфа и дома в ультрасовременном стиле. Какие же чувства испытывал Филип Блейк шестнадцать лет назад?

— Может, я чего-то не понимаю, — говорила Анджела Уоррен. — Видите ли, у меня нет опыта в любовных делах: со мной ничего такого не случалось. Я рассказала про Кэролайн и Филипа на всякий случай, вдруг, думаю, вам пригодится.

Предваряющее письмо:

Уважаемый мосье Пуаро!

Выполняю свое обещание и посылаю Вам описание событий, имевших отношение к смерти Эмиаса Крейла. Должен предупредить, поскольку прошло много лет, я мог кое-что и забыть, но я старался изложить все, что сохранилось в моей памяти.

Изложение событий, которые привели к смерти Эмиаса Крейла, год 19… сентябрь.

Моя дружба с покойным началась еще в детстве. Мы жили по соседству, и наши родители были в очень хороших отношениях. Эмиас Крейл был старше меня на два с небольшим года. Мальчишками на каникулах мы играли вместе, хотя учились в разных школах.

Если исходить из того, что я так давно знал убитого, я считаю себя вправе претендовать на объективную оценку его характера и взглядов на жизнь. А посему прежде всего должен заявить всем, кто знал Эмиаса Крейла, что все эти разговоры о самоубийстве совершенно абсурдны. Крейл никогда не стал бы покушаться на собственную жизнь. Он слишком ее любил! Утверждения адвоката во время процесса, что, дескать, Крейла мучили угрызения совести и что в припадке раскаяния он принял яд, просто смехотворны для всех, кто его знал. Излишней совестливостью Крейл, я бы сказал, не отличался, равно как и склонностью к меланхолии. Более того, он и его жена были в плохих отношениях, а потому, полагаю, его не мучили сомнения по поводу развода, ибо он считал свой брак крайне неудачным. Он был готов взять на себя дальнейшее содержание жены и ребенка и, я уверен, выполнил бы все обязательства… Он вообще был человеком щедрым, отзывчивым, мягкосердечным. Он был не только великим художником, но и человеком, который умел дружить. Насколько мне известно, врагов у него не было.

С Кэролайн Крейл я тоже был знаком много лет. Я знал ее еще до замужества, когда она приезжала в Олдербери. В ту пору она была довольно привлекательной девицей несколько неврастеничного склада, отличавшейся несдержанностью и, безусловно, нелегким для совместной жизни характером.

Она с самого начала не скрывала свой интерес к Эмиасу. Он же, по-моему, не слишком обращал на нее внимание. Но виделись они часто, им приходилось бывать вместе, а поскольку она была, как я уже сказал, особой привлекательной, то он в конце концов ее заметил, затем состоялась помолвка.

Близкие друзья Эмиаса Крейла отнеслись к этому скорее отрицательно, ибо считали, что Кэролайн ему не пара.

Это сказывалось на отношениях между женой Крейла и его друзьями, довольно прохладных. Тем не менее Эмиас не собирался из-за этого расставаться с друзьями. Через несколько лет все как-то сгладилось, и я частенько приезжал в Олдербери. Я даже стал крестным отцом его дочери Карлы. Я полагаю, это свидетельствует о том, что Эмиас считал меня своим лучшим другом, и дает мне право говорить от его имени в то время, когда он уже не может высказаться сам.

Теперь перейду к событиям, о которых меня просили написать. Как свидетельствует мой старый дневник, я приехал в Олдербери за пять дней до случившегося. То есть 13 сентября. И сразу почувствовал, что атмосфера в доме напряженная. Там у них гостила некая мисс Эльза Грир, портрет которой Эмиас в то время писал.

Я увидел мисс Грир впервые, хотя Эмиас уже целый месяц восторженно мне о ней рассказывал. Твердил, что встретил необыкновенную девушку. Он говорил о ней с таким пылом, что однажды я в шутку его предостерег: «Осторожней, старина, не то снова потеряешь голову». Он разозлился, рявкнул, чтобы я не порол всякую чушь. Он просто пишет ее портрет. А сама она его мало интересует. «Расскажи это другим! — ответил я. — Сколько раз я слышал от тебя эту фразу». «На этот раз — ни-ни», — возразил он, и я несколько цинично заметил: «У тебя всякий раз — ни-ни». Тогда Эмиас явно начал нервничать и сказал: «Ты не понимаешь. Она еще совсем юная. Почти ребенок». И тут же добавил, что у нее очень современные взгляды, никакой косности и устарелых принципов. «Она откровенна, естественна и абсолютно бесстрашна», — сказал он.

Я и подумал про себя, что на этот раз Эмиас влип основательно. Через несколько недель я услышал, как кто-то сказал: «Эта Грир совсем потеряла голову». А кто-то еще добавил, что Эмиас мог бы вести себя разумнее, ведь она совсем еще ребенок. На что с усмешкой было замечено, что Эльза Грир отлично знает, что делает. До моих ушей долетели и прочие подробности: девица купается в деньгах, умеет добиваться всего, что захочет, причем «всегда берет инициативу на себя». Потом, разумеется, поинтересовались, о чем думает жена Крейла, на что последовал ответ, что ей к подобному не привыкать. Тут вмешался кто-то третий, заявив, что, по слухам, она чертовски ревнива, и от такой жизни любой мужик заведет роман на стороне, и что Крейла можно понять и даже ему посочувствовать.

Я пишу обо всем этом, потому что, на мой взгляд, важно обрисовать всю ситуацию в целом.

Не скрою, мне было интересно взглянуть на эту девицу — она и вправду была очень эффектной и притягательной, — и я от души а, если честно, то и не без злорадства веселился, наблюдая за тем, как реагировала на все Кэролайн.

Сам Эмиас Крейл на сей раз выглядел куда менее беззаботным, чем обычно. Человеку со стороны его поведение показалось бы таким же, как всегда. Но я-то знал его очень хорошо. Я сразу приметил, что он не в себе. Весь какой-то нервный, кричит по всякому поводу и без повода, все его раздражает.

Надо сказать, он всегда пребывал в дурном настроении, когда приступал к очередной картине, но я-то видел, что на сей раз работа тут ни при чем. Он страшно обрадовался моему приезду и, как только мы остались одни, сказал: «Слава богу, что ты появился, Фил. В доме — четыре бабы, представляешь? Из-за них я вот-вот угожу в психушку».