Агата Кристи - Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

Пуаро отвернулся от окна, услышав, что дверь отворилась и в комнату вошла Анджела Уоррен.

Он уже видел ее раньше, побывав на лекции, которую она читала в Королевском географическом обществе. Лекция была превосходной. Хотя читала она в несколько непривычной сдержанной манере, в отличие от большинства лекторов не идя на поводу у публики. Мисс Уоррен отлично знала свой предмет, обладала ораторским талантом, за словом в карман не лезла. Голос у нее был звонкий и довольно мелодичный. Она не пыталась увлечь аудиторию романтикой, составляющей часть ее профессии, не пыталась завлечь тягой к приключениям. Она кратко и точно излагала факты, иллюстрируя их отменно изготовленными слайдами, а потом из этих фактов делала весьма неординарные выводы. Сухо, педантично, ясно, четко — высочайший уровень.

Эркюль Пуаро всей душой порадовался за нее. Какой мощный интеллект!

Теперь, увидев ее вблизи, он понял, что Анджела Уоррен вполне могла бы претендовать на образ настоящей красавицы. У нее были правильные, хотя и несколько суровые черты лица, ровно очерченные темные брови, ясные и умные карие глаза, матово-белая кожа. Плечи, правда, были чуть широковаты, и походка — почти мужская.

Нет, она никак не ассоциировалась с тем поросенком, который, плача, побежал домой… Но на правой щеке, уродливо морща кожу, белел давно заживший шрам, чуть оттягивающий вниз угол правого глаза, — никому бы и в голову не пришло, что глазом этим она не видит. Эркюль Пуаро сразу понял, что она уже настолько к этому привыкла, что совершенно не испытывает никаких неудобств. Поразительно, что из всей пятерки, с которой он столкнулся в этом деле, наибольшего успеха в жизни добились вовсе не те, кто, казалось, просто для него были созданы. Эльза, на руках у которой были все козыри — юность, красота, богатство, — преуспела в этом смысле меньше всех. Она была похожа на цветок, прихваченный морозом, а потому не успевший распуститься. Даже гувернантка Анджелы, Сесилия Уильямс, у которой вроде бы не было никаких достоинств, которыми можно было бы похвастаться, была гораздо счастливее Эльзы. Мисс Уильямс вполне устраивала ее жизнь: в сферу ее интересов входили как люди, так и события, происходящие в мире. Она, будучи воспитана в строгих викторианских правилах, обладала некоторым потенциалом, которого нынче мы напрочь лишены, — недюжинной моральной стойкостью и интеллектом: она выполняла свой долг, который был предопределен ей свыше, и это защищало ее наподобие лат, делало неуязвимой для камней и стрел зависти, недовольства и жалости. Она жила воспоминаниями, маленькими удовольствиями, которые изредка позволяла себе благодаря строжайшей экономии, и это наряду с физическим здоровьем и энергией помогало ей по-прежнему находить вкус в жизни.

Что же касается Анджелы Уоррен, в ней Пуаро сразу почувствовал невероятную силу духа, взращенную постоянной борьбой с собой и обстоятельствами. Взбалмошная когда-то школьница превратилась в волевую, честолюбивую женщину, наделенную живым умом и неистощимой энергией. Она наверняка счастливая женщина, подумал Пуаро, и она явно получала огромное удовольствие от своей кипучей деятельности. А ведь в детстве она конечно же очень страдала из-за своего уродства!

Она не принадлежала к тому типу женщин, который Пуаро, безусловно, одобрял. Несмотря на всю ее интеллектуальность, в ней было нечто от femme formidable [126] Женщины-воительницы (фр.). , что его как мужчину порядком пугало. Ему больше по душе были яркие и экстравагантные особы.

Для Анджелы Уоррен тоже не нужно было ничего изобретать. Он просто пересказал ей разговор с Карлой Лемаршан.

Суровое лицо Анджелы Уоррен осветила радостная улыбка:

— Карла? Она здесь? Я бы с удовольствием с ней увиделась.

— Вы не поддерживаете с ней связь?

— Весьма нерегулярно. Когда ее увезли в Канаду, я была еще школьницей и думала, что через пару лет она меня совершенно забудет. В последнее время ни писем, ни открыток, лишь время от времени посылала ей подарки. Я была уверена, что она забудет все, что было в Англии, и навсегда свяжет свое будущее с Канадой. Это был бы для нее лучший вариант.

— Да, конечно. Новое имя. Новое место жительства. Новая жизнь. Но все оказалось не так просто.

И он рассказал Анджеле о помолвке Карлы, о том, что ей сообщили в день совершеннолетия, и о причине ее приезда в Англию.

Анджела Уоррен слушала молча, подперев рукой изуродованную щеку. Пока он говорил, ее лицо было бесстрастным. Но когда закончил, сказала:

— Какая же Карла молодчина.

Пуаро удивился. Никто из прежних собеседников так не считал.

— Вы одобряете ее настойчивость, мисс Уоррен? — спросил он.

— Конечно! И желаю ей всяческого успеха. Если смогу чем-нибудь помочь, я к вашим услугам. Жаль, я сама до этого не додумалась.

— По-вашему, ее сомнения в виновности матери — справедливы?

— Разумеется, справедливы, — твердо произнесла Анджела. — Кэролайн невиновна. Я всегда это знала.

— Вы меня крайне обескуражили, мадемуазель, — пробормотал Пуаро. — Все остальные, с кем я уже разговаривал…

— Не говорите о них, — перебила она его. — Я знаю, что косвенных доказательств в избытке. Мое же собственное убеждение основывается на моем знании своей сестры. Руку даю на отсечение, Кэро никого не смогла бы убить.

— Как можно быть уверенным в другом человеке?

— В большинстве случаев, наверное, нет. От людей можно ожидать чего угодно. Но в случае с Кэролайн — тут были особые обстоятельства, о которых мне известно лучше, чем кому бы то ни было.

Она слегка коснулась своей изуродованной щеки.

— Видите? Вы об этом уже, наверное, слышали?

Пуаро кивнул.

— Это сделала Кэролайн. Вот почему я так уверена, что она не смогла бы убить.

— Для многих этот довод вряд ли покажется убедительным.

— Да, я знаю. Для них он скорее будет свидетельствовать обратное. И, по-моему, в суде именно это использовали как подтверждение того, что Кэролайн обладала диким нравом! Из-за того, что она в детстве меня покалечила, наши законники сочли, что она вполне могла отравить своего неверного мужа.

— Я, во всяком случае, понимаю, — сказал Пуаро, — что внезапная вспышка ярости вовсе не доказывает, что человек, взявший яд, обязательно должен тут же пустить его в ход.

— Я не это имела в виду, — замахала руками Анджела Уоррен, — попробую объяснить вам еще раз. Предположим, вы, человек по натуре добрый и приветливый, но — ревнивый. И предположим, когда-то вы в приступе ярости совершаете поступок, который мог бы привести к смерти человека. Что бы вы испытали? Ужасное потрясение, раскаяние и страх, наконец! Человек впечатлительный — а Кэролайн была на редкость впечатлительной — не способен забыть этот страх, стыд и раскаяние. Не думаю, что в ту пору я это понимала, но, оглядываясь назад, отчетливо вижу, что это было именно так. Кэро постоянно преследовало чувство вины. Раскаяние не давало ей покоя. Это видно по всем ее поступкам. Этим объясняется и ее отношение ко мне. Для меня она ничего не жалела. Я была в ее жизни на первом месте. Половина ее ссор с Эмиасом происходила из-за меня. Я ее ревновала к нему и делала ему всякие мелкие пакости. Однажды стащила пузырек кошачьей настойки, чтобы влить ему в пиво, в другой раз сунула в постель ежа… И Кэролайн всегда меня защищала.