Агата Кристи - Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

— И, надо сказать, весьма настойчивой. Она не из тех, кому можно отказать или просто отговориться.

Бывшая гувернантка задумчиво кивнула.

— Есть ли у нее склонность к живописи? — спросила она.

— По-моему, нет.

— Уже слава богу, — сухо заметила мисс Уильямс. Ее тон красноречиво свидетельствовал об отношении мисс Уильямс к художникам — ко всем без исключения.

— Судя по вашим словам, — добавила она, — она больше похожа на мать, чем на отца.

— Вполне возможно. Вам виднее, вы сами можете сказать мне — на кого. Вам бы хотелось с ней встретиться?

— Сказать по правде, очень. Всегда интересно посмотреть, в кого превратился ребенок, который рос на твоих глазах.

— Когда вы ее видели в последний раз, она ведь была совсем крошкой?

— Ей было пять с половиной. Само очарование. Пожалуй, слишком уж тихая была девчушка. Задумчивая. Любила играть одна. Милый и неизбалованный ребенок.

— Счастье, что она была еще совсем маленькой, — заметил Пуаро.

— Да, конечно. Будь она постарше, пережитая ею трагедия могла привести к самым печальным и непредсказуемым последствиям.

— Тем не менее, — сказал Пуаро, — эта трагедия все-таки на ней отразилась. Как ни мала она была, она не могла не ощущать витавшую вокруг нее нервозную атмосферу, а затем вдруг внезапный отъезд из родного дома, из страны. Только одного этого более чем достаточно для неустойчивой детской психики.

— Возможно, но вряд ли настолько, насколько вы тут расписали, — возразила мисс Уильямс.

— Прежде чем мы перейдем к другим темам, мне хотелось бы задать вам один вопрос. Только вы одна можете на него ответить.

— Да? — Голос ее был ровным, она совершенно не боялась подвоха.

Пуаро, отчаянно жестикулируя, старался быть предельно убедительным.

— Есть нюанс, который не дает мне покоя. Когда, разговаривая со свидетелями тех событий шестнадцатилетней давности, я упоминаю о маленькой Карле Крейл, в ответ недоумение и непонимание, словно все они напрочь забыли, что в семье был ребенок. Согласитесь, мадемуазель, это довольно странно? В подобных обстоятельствах ребенок важен не только фактом своего существования, но и как существо, с которым Эмиас Крейл не мог не считаться, когда решил бросить свою жену. Как правило, когда распадается брак, ребенок играет очень важную роль, если не самую важную. Здесь же маленькой Карлы словно не существовало вовсе. Это как-то, я бы сказал, нетипично.

— Здесь вы попали в точку, мосье Пуаро, — тотчас откликнулась мисс Уильямс. — Вы совершенно правы. В какой-то мере именно поэтому я и сказала вам, что новая обстановка могла оказаться не столько пагубной, сколько благоприятной для Карлы. С годами она могла бы гораздо острее ощущать отсутствие у нее настоящего дома, нежели в тот момент.

Она наклонилась вперед и заговорила более доверительно, но осторожно:

— За годы моей работы я, естественно, часто сталкивалась с различными аспектами извечной проблемы детей и родителей. Дети, в большинстве своем, страдают от чрезмерного внимания. Родители же чересчур любят своих чад, слишком их опекают. Ребенок подчас тяготится этой заботой и норовит вырваться на свободу. А уж если в семье только один ребенок, мать буквально терроризирует его своим обожанием. А какие при этом возникают раздоры в семье… Ведь муж при этом ощущает недостаток внимания и ищет утешения, лести и внимания на стороне, потом происходит разрыв. Знаете, самое лучшее для ребенка — это «здоровое отсутствие родительской заботы». Обычно такое бывает в семьях, где много детей и мало денег. Матерям просто некогда ими заниматься. А дети знают, что их любят, и им совершенно не нужны бурные проявления родительских чувств.

Но есть и семьи, где муж и жена настолько увлечены друг другом, что забывают о существовании своего ребенка. В какой-то момент ребенок это неизбежно чувствует. Что же касается Карлы… Миссис Крейл была хорошей матерью, неукоснительно следила за благополучием и здоровьем дочери, часто играла с ней, всегда была благожелательной и веселой, но мыслями она всегда была с мужем. Она растворилась в нем, жила только ради него одного. — Мисс Уильямс, помолчав, тихо добавила: — Наверное, в этом и заключается причина того, что она совершила.

— Вы хотите сказать, — спросил Эркюль Пуаро, — что они вели себя скорее как любовники, чем как муж и жена?

— Можно сказать и так, — хмуро согласилась мисс Уильямс, которую явно покоробила подобная откровенность в определениях, абсолютно неприемлемая для истинного англичанина.

— И на ваш взгляд, он любил ее не меньше, чем она его?

— Они были любящей парой. Но он был мужчина и вел себя соответственно.

Мисс Уильямс вложила в последнюю фразу прозрачный викторианский подтекст.

— Мужчины… — начала мисс Уильямс, но умолкла. Она произнесла это слово с таким выражением, с каким преуспевающий делец произносит слово «большевики», настоящий коммунист — «капиталисты», а хорошая хозяйка — слово «тараканы».

Старая дева, которая всю жизнь провела в гувернантках, сделалась ярой феминисткой. По одному этому слову можно было не сомневаться, что для нее все мужчины были заклятыми врагами.

— Вы не любите мужчин? — спросил Пуаро.

— Мужчины имеют слишком много привилегий, — сухо ответила она. — Надеюсь, так будет не всегда.

Эркюль Пуаро пристально на нее посмотрел. Он вдруг представил себе, как мисс Уильямс во имя благой идеи равенства старательно приковывает себя цепью к какому-нибудь поручню, а потом объявляет голодовку. Но тут же перейдя от общих идей к понятию вполне конкретному, он спросил:

— Вам не нравился Эмиас Крейл?

— Да, мистер Крейл мне не нравился. И его поведение — тоже. Будь он моим мужем, я бы его оставила. Есть вещи, с которыми женщина не должна мириться.

— А миссис Крейл с ними мирилась?

— Да.

— Вы считаете, что она поступала неправильно?

— Да. Женщина должна уважать себя и никому не позволять над собой глумиться.

— Вы когда-нибудь говорили что-либо подобное миссис Крейл?

— Разумеется, нет. С какой стати. Меня наняли обучать Анджелу, а не давать советы, которых у меня никто не спрашивает. С моей стороны это было бы крайне бестактно.

— А миссис Крейл вам нравилась?

— Очень. — В ее строгом ровном голосе послышались теплота и нежность. — Мне она очень нравилась, и мне было очень ее жаль.

— А ваша ученица Анджела Уоррен?

— Удивительная девочка — одна из самых одаренных моих воспитанниц. Умница. Правда, недисциплинированная, и вспыльчивая, с ней порой трудно было справиться, но необыкновенно цельная и богатая натура.

Помолчав, она продолжала:

— Я всегда чувствовала, что она сумеет в жизни чего-то добиться. И вы знаете, предчувствия меня не обманули! Вы читали ее книгу о Сахаре? А про захоронения в Файюме! [123] Файюм — оазис Эль-Файюм в Египте, где с конца XIX века во время раскопок было сделано много интересных находок и открытий, связанных с историей Древнего Египта. Да, я горжусь Анджелой. Я недолго пробыла в Олдербери — два с половиной года, — но мне приятно знать, что именно я дала толчок ее интеллекту и привила вкус к археологии.