Агата Кристи - Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

Он перевел взгляд на другую женщину — новую жену Невила Стрэнджа. Ничего не скажешь — красавица. Мэри Олдин была права. Но видимо, и опасна тоже. Окажись у нее в руке нож, не хотел бы он увидеть ее подле Одри.

Но все-таки отчего она так ненавидит ее? Ведь все уже позади. Одри больше не может вмешаться в их с Невилом жизнь. На террасе послышались шаги, из-за угла дома появился Невил. Он дружелюбно улыбался, в руках у него был журнал.

— Это «Иллюстрированное обозрение», — сказал он. — К сожалению, всего один экземпляр.

И тут произошло следующее.

Кей сказала: «Прекрасно, дай-ка мне его», и одновременно Одри, не поворачивая головы, рассеянно протянула руку.

Невил в нерешительности остановился между двумя женщинами. На лице его промелькнуло замешательство. Но не успел он заговорить, как Кей, полуистерически возвышая голос, воскликнула:

— Дай его мне, Невил! Я хочу его! Дай его мне!

Одри Стрэндж, вздрогнув, обернулась и, опустив руку, с легким смущением сказала:

— Извините. Но ведь я думала, ты сказал это мне…

Томас Ройд заметил, как шея Невила мгновенно побагровела. И он тут же протянул журнал Одри.

Она, смутившись еще больше, поглядела на него:

— Но…

Кей резким движением откинулась на спинку стула, потом вскочила и быстро направилась к двери в гостиную. Ройд не успел отойти, и она, ничего не видя, наткнулась на него…

От неожиданности она отпрянула: когда он пробормотал извинение, она его, похоже, наконец увидела. Тут он понял, почему Кей сразу не разглядела его — глаза ее были полны слез. «Слезы ярости», — подумал про себя Ройд.

— Привет, — сказала она. — А вы кто? А! Наверняка тот самый малайский человек!

— Да, — сказал Томас. — Я тот самый малайский человек.

— О Боже, как бы я хотела оказаться в Малайе, — сказала Кей. — Да где угодно, только не здесь! Ненавижу этот паршивый дом! И всех, кто в нем, — ненавижу.

Столь откровенное выражение эмоций всегда пугало Томаса. Он настороженно посмотрел на Кей и нервно промямлил:

— М-мда.

— Если они не поостерегутся, — продолжала Кей, — я точно кого-нибудь убью. Или Невила, или эту ихнюю сплетницу с постной мордой!

Она ринулась мимо Ройда, пробежала через гостиную и изо всех сил хлопнула дверью.

Томас ошарашенно замер. Он не очень понимал, что ему делать дальше, но был рад, что миссис Кей ушла. Он молча посмотрел на дверь, которой она так яростно хлопнула. Просто тигрица какая-то, эта новая миссис Стрэндж, подумал он.

В проеме двери на террасу появился Невил Стрэндж и в нерешительности остановился между двумя полуотворенными стеклянными створками. Дышал Невил явно тяжело.

Он небрежно кивнул Томасу:

— А, привет, Ройд, я и не знал, что вы уже приехали. Вы, случайно, не видели мою жену?

— Она пронеслась здесь минуту назад, — сказал Томас.

Невил, в свою очередь, пересек гостиную, вышел и затворил за собой дверь. Он выглядел крайне раздраженным.

Томас Ройд медленным тихим шагом прошел на террасу. Он был уже в паре ярдов от Одри, когда та наконец обернулась.

Томас заметил, как ее широко раскрытые глаза распахнулись еще шире и губы дрогнули. Она отошла от стены и протянула к нему руки.

— О, Томас! Томас, дорогой! Как я рада, что ты здесь.

Он взял маленькие белые ручки Одри в свои, склонился к ней, и в этот момент в проеме стеклянных дверей появилась Мэри Олдин. Завидев на террасе Томаса и Одри, она некоторое время в нерешительности ждала, затем осторожно вернулась в дом.

Невил нашел Кей наверху, в ее спальне. Единственную в доме большую спальню, в которой могла бы расположиться пара, занимала леди Трессилиан. Супружеским парам всегда предоставляли две смежные комнаты с ванной в западном крыле дома. Это была своего рода малогабаритная отдельная квартира.

Невил прошел через свою комнату к жене. Кей пластом лежала на кровати. Подняв заплаканное лицо, она гневно воскликнула:

— Все-таки явился! Очень кстати!

— В чем, собственно, дело, Кей? Ты что, сошла с ума?

Казалось, что Невил спокоен, но подрагивающие крылья носа говорили о том, что он с трудом сдерживает обуревающий его гнев.

— Почему ты отдал журнал ей, а не мне?

— Перестань, Кей, ты как ребенок! И весь тарарам из-за какого-то журнала с картинками?

— Ты отдал его ей, а не мне, — упрямо повторила Кей.

— Ну и что? Какое это имеет значение?

— Для меня имеет.

— Не понимаю, что с тобой происходит. Ведешь себя как истеричка, да еще в чужом доме. Или ты не знаешь, как положено себя вести в обществе?

— Почему ты отдал его Одри?

— Потому что она попросила.

— Но я тоже попросила, я, твоя жена.

— Приличия диктуют в такой ситуации отдать журнал тому, кто старше, и к тому же, если женщине, то не своей жене…

— Она издевается надо мной! Как хочет! А ты во всем ей потакаешь!

— Ты говоришь как капризный и ревнивый ребенок. Ради всего святого, возьми себя в руки и попытайся вести себя — хотя бы на людях — пристойно.

— Как она, ты хочешь сказать?

— Как бы то ни было, — сказал Невил ледяным тоном, — Одри ведет себя как настоящая леди. И не выставляет на всеобщее обозрение свои эмоции.

— Это она настраивает тебя против меня! Она ненавидит меня и хочет отомстить!

— Послушай, Кей, оставь эти свои мелодраматические глупости. Я ими уже сыт по горло.

— Тогда поехали отсюда! Прямо завтра. Ненавижу этот дом!

— Но мы здесь всего четыре дня.

— И хватит! Давай уедем, Невил, а?

— Послушай, Кей. С меня довольно. Мы приехали сюда на две недели, и я намерен провести эти две недели здесь…

— Ах так! Ты еще пожалеешь. Ты и твоя Одри! Ты думаешь, она ангел!

— Я не думаю, что она ангел. Я думаю, что она очень милый и добрый человек, которому я причинил много страданий и у которого достало великодушия простить меня.

— А вот тут ты ошибаешься! — воскликнула Кей. Она даже вскочила с кровати. Гнев ее уже прошел. Она говорила серьезно, почти печально. — Одри не простила тебя, Невил. Несколько раз я замечала, как она смотрит на тебя… Не знаю, что у нее на уме, но уж что-то есть точно. Она не из тех, кто выдает свои мысли.

— К сожалению, не все люди таковы, — процедил Невил.

Лицо Кей сделалось белым как мел.

— Ты меня имеешь в виду? — В голосе ее послышались угрожающие нотки.

— Да уж, сдержанность не входит в число твоих добродетелей. Каждый каприз, каждый приступ дурного настроения ты тут же спешишь продемонстрировать окружающим. Мало того, что ты выставляешь себя дурой, ты и из меня делаешь дурака!

— Ты все сказал?

Голос ее был холоден как лед.

Таким же ледяным тоном он ответил:

— Извини, если обидел. Но на правду грех обижаться. Ты ведешь себя словно трехлетний ребенок.