Агата Кристи - Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

— Наверное, вы тоже находите меня ужасной?

От неожиданности я выронил трубку изо рта, и она разлетелась на кусочки. Это была необыкновенно красивая, облагороженная огнем пенковая трубка.

— Посмотри, что ты наделала! — с досадой воскликнул я.

Но эта непредсказуемая девчонка ничуть не смутилась и лишь обезоруживающе улыбнулась.

— А вы мне очень нравитесь, — сказала она.

У меня потеплело на сердце. Нечто подобное, как мне кажется (возможно я ошибаюсь), могла бы сказать своему хозяину собака, если бы умела говорить. Я подумал, что у Меган, при всем ее внешнем сходстве с лошадкой, характер все же скорее как у собаки. В общем, что-то нечеловечье в ней явно имеется.

— Что ты такое сказала? — спросил я, собирая кусочки любимой трубки. — То есть спросила?

— Я сказала, что вы, наверное, считаете меня ужасной, — повторила Меган, но уже совсем другим тоном.

— Почему я должен так считать?

Меган ответила серьезно:

— Потому что я такая и есть.

— Не говори глупостей, — строго сказал я.

Меган покачала головой.

— Вот и вы туда же. А ведь на самом деле я совсем не дурочка. Хотя все думают, что дурочка. Они не знают, что я вижу их насквозь и… как же я их ненавижу…

— Ненавидишь?

— Да. — Ее печальные, совсем не детские глаза смотрели на меня, не мигая. Это был долгий и грустный взгляд. — Вы бы тоже всех их ненавидели, если бы у вас все сложилось, как у меня, — сказала она. — Если бы вы никому не были нужны.

— А не слишком ли ты мрачно настроена? — спросил я.

— Так всегда говорят, — сказала Меган, — когда скажешь правду. А ведь это правда. Я никому не нужна и знаю, почему. Мама меня совсем не любит. Наверное, я напоминаю ей отца, который был с ней очень жесток, говорят, он был ужасный человек. Но матери не могут сказать ребенку, что не любят его… или просто бросить. Или как кошки… съесть и все. Ведь съедают же кошки котят, которые им не нравятся. И, по-моему, это правильно. Не остается ничего лишнего. А человечьим матерям приходится держать детей при себе и терпеть их… Раньше меня можно было сплавить в пансион… На самом деле маме хотелось бы жить только с отчимом и братьями.

— Мне кажется, ты уж слишком мрачно на все смотришь. — Не очень уверенно сказал я. — Но если предположить, что ты в чем-то права, возникает вопрос: почему бы тебе не уехать и не начать как бы с нуля?

Она странно, совсем не по-детски, усмехнулась.

— То есть чем-то заняться? И зарабатывать себе на жизнь? — Да.

— А чем?

— Ну, можно ведь чему-то выучиться. Стенографии, машинописи, бухгалтерскому учету.

— Я, наверное, не смогла бы. В некоторых вещах я страшно тупа. А кроме того…

— Что кроме того?

Она говорила со мной, слегка отвернувшись, но теперь снова повернулась ко мне. Лицо ее раскраснелось, глаза были полны слез.

— С какой стати мне уезжать? — В ее голосе опять послышалась ребяческая обида. — Позволить им выжить меня отсюда? Раз они все не хотят, я специально останусь. Они еще получат… Гады! Ненавижу! Весь Лимсток ненавижу. Все здесь считают меня тупицей и уродиной. Ну и пусть, я им еще покажу! Я… я…

Этот детский приступ ярости вызвал у меня жалость.

За углом дома послышались шаги.

— Встань! — сказал я сердито. — Живо в дом, через гостиную наверх в ванную. Как следует умойся! Давай, давай!

Она неловко вскочила и послушно ринулась в дом — как раз когда из-за угла показалась Джоанна.

— Уф! Жарко! — Она уселась рядом со мной, обмахивая лицо концом тирольского шарфа, который был повязан у нее на голове. — Я сделала важное открытие. Пройдя пару миль, поняла, что в этих проклятых кроссовках совсем не нужны дырочки. В них попадают колючки. А знаешь, Джерри, не завести ли нам собаку.

— Можно. Кстати, к нам на ленч пришла Меган.

— Отлично.

— Она тебе нравится? — спросил я.

— Мне кажется, она подменыш, — сказала Джоанна. — Ну знаешь, которых феи оставляют взамен украденного ребенка. Где еще такое встретишь. Ну, пойду умоюсь.

— Погоди, там Меган.

— Она тоже с прогулки?

Джоанна достала зеркальце и долго разглядывала свое лицо.

— Не нравится мне эта помада, — наконец сказала она.

На пороге веранды показалась Меган. Спокойная и… почти без следов недавней бури. Она опасливо взглянула на Джоанну.

— Привет! — сказала та, все еще занятая своим лицом. — Очень рада, что ты пришла к нам на ленч. Боже, на носу появилась веснушка. Надо срочно что-то делать. Веснушки — дело серьезное… и слишком уж шотландское.

На веранду вышла Партридж и сухо объявила, что ленч подан.

— Пошли! — сказала Джоанна, вставая. — Умираю с голоду!

Она взяла Меган за руку и повела в дом.

Я только сейчас заметил, что в моем повествовании имеется пробел. Я же практически ничего не рассказал о миссис Дэйн Колтроп, да и о самом преподобном Калебе Дейне Колтропе.

Между тем и викарий, и его жена были личностями примечательными. Большего затворника, чем Дэйн Колтроп, я не встречал. Человек не от мира сего. Его жизнь — это кабинет, книги и история церкви, ранний период. Тут он был знатоком. Миссис Дэйн Колтроп, напротив, интересовалась всем столь живо, что это даже пугало. Я, наверное, оттого так долго не упоминал о ней, что с самого начала ее побаивался. Она была женщиной твердого характера, почти универсальных познаний, совсем не похожая на типичную жену викария. Однако, написав это, я засомневался: а что я, собственно, знаю о женах викариев?

Единственная, которая мне вспоминается, была тихим и бесцветным созданием, преданным своему здоровяку супругу, обладавшему просто магнетическим даром привлекать сердца и души прихожан. Сама же она просто двух слов не могла связать и разговаривать с нею было истинным мучением.

Прочие же познания о женах викариев в основном почерпнуты мною из романов, а там их всегда выводят в виде кумушек, всюду сующих нос и изрекающих пошлости. Таких карикатурных персонажей в жизни, скорее всего, не бывает.

Миссис Дэйн Колтроп никуда не совала свой нос, но каким-то непостижимым образом все обо всех знала. Скоро я обнаружил, что ее побаивается почти вся округа. Она не давала советов и ни во что не вмешивалась, но для каждой нечистой совести в Лимстоке она воплощала Всевидящего Судию.

Никогда я не встречал женщины более безразличной к бытовым мелочам. В жаркие дни она могла появиться в костюме из твида. А во время дождя и даже мокрого снега с рассеянным видом выбежать на улицу в веселеньком ситцевом платье — сам видел. У нее было худое, породистое лицо, она чем-то напоминала борзую, а речь ее отличалась поразительной искренностью.

На следующий день после того, как у нас побывала Меган, она остановила меня на Главной улице, в который раз повергнув в изумление… Ибо миссис Колтроп не ходила, а мчалась, а глаза ее были постоянно устремлены вдаль, и вам казалось, что она видит не вас, а некий предмет — где-то на линии горизонта.