Морис Леблан - Приключения Арсена Люпена

Все еще слишком хорошо помнят то непонятное пристрастие, с которым председатель суда отнесся к Жильберу. Люпен один понимал, что это делается под влиянием Добрека.

Люпен, который присутствовал и на последнем заседании суда, в четверг, не сомневался в том, что будет вынесен смертный приговор.

В семь часов вечера, после длительного обсуждения, присяжные вернулись в зал суда, и председатель прочитал ответы на предложенные им вопросы. По всем пунктам был утвердительный ответ. Они подтверждали виновность и отклоняли всякое снисхождение.

Привели подсудимых.

Стоя, качаясь и бледнея, они выслушали смертный приговор, и в торжественной тишине раздался голос председателя:

— Вы ничего не имеете сказать, Вошери?

— Ничего, господин председатель. С той минуты, как мой товарищ приговорен вместе со мной, я спокоен. Мы оба на одной доске. Нужно, чтобы патрон нашел средство спасти нас обоих.

Председатель спросил снова:

— А вы, Жильбер?

Слезы катились по щекам несчастного мальчика, и он, овладев собой, ответил дрожащим голосом:

— Я могу сказать, что я виновен во многом, правда… Я наделал много зла и раскаиваюсь в этом от всего сердца… Но я никогда не убивал… Я не убивал…

Он покачнулся и, поддерживаемый стражей, заплакал, как ребенок, зовущий на помощь:

— Патрон, спасите меня!.. Спасите меня! Я не хочу умирать.

Тогда в толпе посреди всеобщего волнения и шума зазвучал голос:

— Не бойся, дитя, патрон здесь.

Произошло смятение, потом давка. Полиция и сыщики окружили зал, и толпа указала на толстого человека с красным лицом, будто бы произнесшего это восклицание. Он отбивался ударами кулака и ног.

Он тотчас же был допрошен и назвался Филиппом Банелем, служащим бюро похоронных процессий. Он заявил, что один из его соседей предложил ему стофранковый билет за то, что он произнесет в назначенный момент фразу, написанную на бумажке. Можно ли было от этого отказаться?

В доказательство он предъявил сто франков и записку.

Филиппа Банеля отпустили.

После суда Люпен приехал в свою новую квартиру на площади Клиши.

Он открыл дверь и вскрикнул. Перед ним была Кларисса. Она вернулась из Бретани к моменту вынесения приговора.

Сейчас же по ее поведению, по ее бледности он понял, что она знает все. И, овладев собой, не дав ей времени что-нибудь произнести, он воскликнул:

— Ну да, да… так… Но это не имеет никакого значения. Мы это предвидели и не могли этому помешать. Теперь нужно отвратить зло. Сегодня ночью, слышите, сегодня ночью это будет сделано.

Она повторила:

— Сегодня ночью?

— Да. Я все приготовил. Через два часа Добрек будет в моей власти. Сегодня ночью, каких бы это ни стоило средств, он заговорит.

— Вы думаете? — недоверчиво спросила она. Но проблеск надежды осветил ее лицо.

— Он заговорит. Я узнаю его тайну. Я вырву у него список двадцати семи, и этот список даст освобождение вашему сыну.

— Слишком поздно, — прошептала Кларисса.

— Слишком поздно? Почему? Вы думаете, что в обмен на этот документ я не добьюсь симуляции побега Жильбера? Через три дня, ручаюсь вам, через три дня Жильбер будет на свободе.

Раздался звонок.

— Вот наши друзья. Верьте мне. Я исполняю свои обещания. Я вам вернул маленького Жака. Я вам верну и Жильбера.

Он вышел навстречу Гроньяру и Балу.

— Все готово? Брандебуа в ресторане? Так поскорей.

— Не стоит труда, патрон, — ответил Балу:

— Как? Что такое? Говори!

— Добрек исчез.

— Как исчез? Когда исчез?

— Сегодня посреди бела дня похищен из своего особняка.

— Гром и молния! Кем же?

— Неизвестно… четверо… стреляли… Полиция уже на месте. Прасвилль руководит следствием.

Люпен смотрел на Клариссу, упавшую в кресло. Он сам вынужден был опереться о стену.

Добрек похищен. Исчезла последняя надежда…

В то время как Прасвилль изучал следы происшедшей в кабинете борьбы, служанка передала ему визитную карточку, на которой было написано несколько слов.

— Пусть эта дама войдет, — сказал он.

— Но она не одна, — отвечала та.

— Да? Ну так пусть войдут оба.

Привратница ввела Клариссу Мержи и сопровождавшего ее господина, весь вид которого изображал крайнее смущение.

Кларисса представила:

— Господин Николь, профессор и репетитор моего Жака, он помогает мне своими советами вот уже целый год. Я хотела бы, чтобы он вместе со мной — конечно, если вы найдете это возможным — был посвящен во все подробности похищения, которое меня очень беспокоит и портит все мои планы, да и ваши тоже, не правда ли?

Прасвилль знал о непримиримой ненависти Клариссы к Добреку, доверял ей и ценил ее участие в этом деле. Поэтому он без всякого затруднения рассказал все, что знал об этом деле.

Дело, в сущности, было простое.

Добрек был свидетелем по делу Жильбера и Вошери, и его видели в суде во время процесса. Около шести часов он вернулся домой. Привратница уверяла, что депутат приехал один и что в этот момент в доме никого не было. Однако через несколько минут она услышала крики, шум борьбы, выстрелы и увидела, как четыре человека в масках несли депутата Добрека: поспешно спустившись с лестницы, они быстро подошли к ограде и открыли калитку. В это время к особняку подъехал автомобиль. Все четверо сели в него, и машина понеслась дальше.

— Разве у вас не было двух агентов на страже? — спросила Кларисса.

— Да, но они находились на расстоянии ста пятидесяти метров, а все произошло так быстро, что, несмотря на всю поспешность, они не смогли помешать похитителям.

— И они ничего не нашли?

— Ничего, ну или почти ничего: они подняли с земли кусочек слоновой кости. Дело в том, что привратница видела из окна своей комнаты, что в автомобиле был пятый человек, который вышел, пока усаживали Добрека. Влезая обратно, он уронил какой-то предмет и сейчас же поднял. Но должно быть, при падении предмет этот сломался, и вот — отскочивший от него кусочек слоновой кости.

Кларисса обратилась к своему спутнику, чтобы узнать его мнение. Но Николь, опустив глаза, сидел неподвижно в кресле.

Прасвилль улыбнулся: советчик Клариссы казался ему слишком робким.

— Не скажете ли вы свое мнение по этому поводу? — обратился он к Николю.

— Не думаете ли вы, господин секретарь, что осколок, поднятый с земли…