Морис Леблан - Приключения Арсена Люпена

Затем он увидел, как она подошла к камину и нажала на кнопку электрического звонка. Половина панели справа от камина пришла в движение, сдвинулась прямо на стену и вписалась в соседнюю панель.

Как только расстояние между панелями стало достаточно широким, она прошла туда… и исчезла, унеся с собой лампу.

Система была простой. Шолмс воспользовался ею.

Он шел в темноте, на ощупь, но тут же почувствовал, что какие-то мягкие вещи касаются его лица. В свете зажженной спички он понял, что попал в маленькую гардеробную, где на металлических палках были развешены костюмы и платья. Он высвободил себе проход и остановился у дверного проема, закрытого ковром, точнее, изнанкой его. Когда догорела спичка, он заметил свет, просачивавшийся сквозь редкую и изношенную старинную ткань.

Он посмотрел туда.

Белокурая дама была здесь, у него перед глазами, на расстоянии вытянутой руки.

Она загасила лампу и включила электрическое освещение. Впервые Шолмс смог при ярком свете увидеть ее лицо. Он вздрогнул. Женщина, которую он наконец, в результате стольких ухищрений и маневров, выследил… была не кто иная, как Клотильда Дестанж.

Клотильда Дестанж — убийца барона д’Отрека и похитительница голубого бриллианта! Клотильда Дестанж — таинственная приятельница Арсена Люпена! Белокурая дама, в конце концов!

«Да, черт побери, — думал он, — ну и набитый же я дурак. Раз приятельница Люпена — блондинка, а Клотильда — брюнетка, я и не подумал соединить этих двух женщин в одну! Будто Белокурая дама могла оставаться белокурой после убийства барона и кражи бриллианта!»

Шолмсу была видна часть комнаты, элегантного дамского будуара, стены которого украшали светлая обивка и драгоценные безделушки. На низком постаменте стояла кушеточка из красного дерева. Клотильда сидела на ней, обхватив голову руками. Через некоторое время он понял, что она плачет. По ее бледным щекам, соскальзывая в рот, текли слезы, капля за каплей падали на ее бархатный халат. И опять слезы текли и текли, словно из неиссякаемого источника. Это было невероятно печальное зрелище — созерцание такого смертельного и в то же время достойного отчаяния, выражавшегося лишь в медленно текущей лавине слез.

Но вдруг за ее спиной открылась дверь. Вошел Арсен Люпен.

Они долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова, затем он опустился на колени подле нее, положил голову ей на грудь, обнял ее, и жест его был исполнен нежности и сострадания. Они так и застыли в этой позе. Безмолвная нежность объединила их, и слезы стали не такими обильными.

— Я бы так хотел сделать вас счастливой! — прошептал он.

— Я счастлива.

— Нет, вы плачете… Ваши слезы приводят меня в отчаяние, Клотильда.

Несмотря ни на что, она поддавалась обаянию его ласкового голоса; слушая его, она снова хотела надеяться и быть счастливой. Улыбка несколько смягчила ее черты, но какая это была грустная улыбка! Он стал умолять ее:

— Не будьте такой печальной, Клотильда, вы не должны быть такой. Вы просто не имеете права на это.

Она протянула вперед свои белые, изящные и нежные руки и очень серьезно сказала:

— Пока эти руки принадлежат мне, я буду печальной, Максим.

— Но отчего?

— Этими руками совершено убийство.

— Замолчите! — воскликнул Максим. — Не думайте об этом… Прошлое мертво, прошлое — не в счет.

И он стал целовать ее бледные руки, а она смотрела на него со светлеющей улыбкой, словно с каждым его поцелуем стирались потихоньку ужасные воспоминания.

— Вы должны любить меня, Максим, ни одна женщина не будет так любить вас. Я сделала все это, чтобы продолжать нравиться вам, и впредь буду поступать так, как вы прикажете, и даже больше, я буду исполнять тайные ваши желания. И разум мой, и душа восстают против этих моих поступков, но я не могу сопротивляться вам… все, что я делаю, я делаю машинально, потому что так надо вам, потому что вы этого хотите… и я готова и завтра… и всегда… поступать так же.

Он сказал с горечью:

— Ах, Клотильда, зачем только я втянул вас в свою бурную жизнь? Надо было мне оставаться для вас Максимом Бермоном, которого вы полюбили пять лет назад, и не рассказывать вам… о том, другом человеке, которого вы теперь знаете.

Но она сказала ему совсем тихо:

— Я и этого, другого, человека люблю и ни о чем не жалею.

— Да нет, вы жалеете о своей бывшей жизни, жизни на виду.

— Я ни о чем не жалею, когда вы рядом, — со страстью сказала она. — Когда я вижу вас, все правильно и нет ничего преступного. Какая разница, что я несчастлива вдали от вас — страдаю и плачу в ужасе от всего содеянного мною! Ваша любовь стирает все… я принимаю все… Но вы должны любить меня!..

— Я люблю вас не потому, что должен, Клотильда, но по той одной-единственной причине, что люблю вас.

— Вы уверены в этом? — доверчиво спросила она.

— Я уверен в себе так же, как в вас. Только жизнь моя жестока и лихорадочна, и я не всегда могу уделить вам столько времени, сколько хотел бы.

Она тут же всполошилась:

— Что случилось? Какая-нибудь новая опасность? Говорите же быстрее.

— О, пока ничего серьезного. Хотя…

— Что хотя?

— Ну, в общем, он напал на наш след.

— Шолмс?

— Да. Это он прислал Ганимара в венгерский ресторан. Это он поставил этой ночью полицейских возле дома на улице Шальгрен. У меня есть доказательства. Ганимар сегодня утром обыскал весь дом, и с ним был Шолмс. А кроме того…

— Что кроме того?

— Кроме того, вот еще что: нет одного из наших людей, Жаннио.

— Консьержа?

— Да.

— Так это я послала его сегодня утром на улицу Шальгрен подобрать там гранаты, которые выпали у меня из кармана.

— Он наверняка попал в ловушку, расставленную Шолмсом.

— Вовсе нет. Гранаты были доставлены к ювелиру на улицу Мира.

— Тогда что же случилось с ним потом?

— Ой, Максим, мне страшно.

— Пугаться пока нечего. Но положение и правда весьма серьезное. Что ему известно? Где он скрывается? Его сила в том, что он действует в одиночку. Ничто его не выдаст.

— И что вы решаете?

— Надо быть в высшей степени осмотрительными, Клотильда. Я давно уже решил переехать из своего дома туда, где я буду недостижим, вы знаете это мое убежище. Но вторжение Шолмса ускоряет события. Когда такой человек, как он, нападает на твой след, надо отдавать себе отчет в том, что он по этому следу неизбежно дойдет до конца. Так вот, я все подготовил. Послезавтра, в среду, переезд состоится. К полудню с ним будет покончено. В два часа я смогу и сам покинуть дом, после того как в нем не останется никаких следов нашего там пребывания, а это не такое простое дело. И потому отныне…

— Что отныне?

— Мы не должны с вами видеться, никто не должен видеть вас, Клотильда. Не выходите никуда. За себя я вообще не боюсь. Но я боюсь всего, как только это касается вас.