Анатолий Ковалев - Кровавый источник

Они подготовили девять песен, включая «слейдовскую» «Маму», но выступление откладывалось из-за бас-гитары.

И лишь в самом конце осени кто-то принес в школу весть — в комиссионном магазине в Зареченске прямо в витрине висит бас-гитара.

— Время — деньги! — возопил Стародубцев и кинулся в Ленинскую комнату. Деньги хранились в сейфе у Людмилы Ивановны.

Она разрешила им уйти только с последних двух уроков истории. И три часа они сидели как на иголках. «Прозеваем! Уйдет! Охотников много!» — проносилось у каждого в голове. И не без основания. В городе начался настоящий бум вокруг электрогитар, ВИА множились день ото дня.

До Зареченска добирались три часа на различных видах транспорта. Пригорода никто из них не знал, поэтому магазин долго не могли найти. А когда нашли, угодили в перерыв, но все же удача ходила рядом. Вернее, не ходила, а висела. Они застыли у витрины, завороженные и окрыленные. В стекле отражались их счастливые лица. А там дальше, в темной глубине, красивая, как мадонна, голубая с черной окантовкой, висела она, четырехструнная.

— Не-немецкая, — прошептал Валька, прочитав надпись на боку.

— Везет же тебе! — позавидовал Димка. — А у меня отечественная, дубовая…

Зареченские прохожие шарахались в стороны, принимая их за сумасшедших. Трое подростков, выделывая неприличные па с воображаемыми гитарами, орали по-английски на всю улицу:

— Мама готовила цыплят и готовила к жизни мужчину!..

Выступление приурочили к Новому году. Репетиции шли полным ходом, на них никого не допускали. Исключение делали только для Светки, Андрюхиной девчонки. Все в классе ей завидовали. Она усаживалась обычно в середине второго ряда и воспринимала все с детсадовским восторгом. Андрей посылал ей в перерывах между песнями воздушные поцелуи. Она отвечала ему тем же. Димка не обращал на нее внимания. Валька бескорыстно любовался. Она сводила с ума всех мальчиков в классе не столько большими карими глазами и всплеском темных волос, которые тяжело падали на плечи при резком повороте головы, сколько длиной своей школьной формы, не скрывавшей совершенства форм.

Когда все было готово, позвали на репетицию Людмилу Ивановну. Она, в отличие от Светки, в восторг не пришла.

— Стихи неплохие, — оценила она и со вздохом добавила: — Напоминают футуристический период Маяковского.

Андрей при этих словах с гордостью посмотрел на Светку — та никогда не умела оценить его вирши.

— Плохо, что одну песню поете по-английски, — продолжала классная, — еще хуже то, что нет ни одной комсомольской песни. Вы, конечно, можете надо мной смеяться, но без этого вряд ли вам разрешат выступать.

Им было вовсе не до смеха. Отказаться от «Мамы» они не могли. Песня уже стала гимном. Они договорились, что весь класс во время исполнения будет изображать хор пай-мальчиков и пай-девочек и вставлять английские фразы с места.

— Давай сделаю к «Маме» русский текст, — предложил Стародубцеву Андрей.

— Ты с ума сошел! Нас тогда близко не подпустят к сцене. Увидят в «Маме» какой-нибудь символ, например, социалистическую Родину, и назовут диссидентами! — Ему нельзя было отказать в здравом смысле. — Оставим все как есть. Попробую еще раз уговорить Людмилку.

— Скажешь, что «Мама» — любимая песня твоего папы? — усмехнулся Андрей. — Она ведь не дура — не поверит.

Выход нашел Валька. Он предложил вставить в концертную программу комсомольскую песню при условии, что им дадут спеть «Маму».

— Ка-акую песню? — нараспев, презрительно спросил Дима.

— «Лю-любовь, комсомол и ве-весна».

— Ну, ты даешь!

— Я сде-сделаю из нее рок-н-ролл! — пообещал Валька, и они ударили по рукам.

Но Людмила Ивановна ничего не желала слышать про английскую песню.

— Вы же сами нас учили, что бывают моменты в истории, когда необходим компромисс! — выдал Стародубцев. — Будьте же, как Ленин во время Брестского мира!

— Ладно, пусть будет компромисс, — перестав смеяться, заявила она. — Сейчас я приведу учительницу английского. Вы ей споете. Как она скажет, так и будет.

Людмилка оказалась коварной, как Сталин. Английский преподавала молоденькая девушка, только после института. И парни считали своим долгом издеваться над ней, она была совсем безответной, даже не бегала жаловаться на них директрисе. А теперь «Мама» попала в ее мстительные руки. Когда они вошли в зал, Андрей успел шепнуть:

— Убери мат в первом куплете!

— Как?

— Не пой! Пропусти!

Но и без мата песня была всем хороша! Во время исполнения англичанка закрыла ладонью рот, чтобы не расхохотаться.

— Что скажете? — спросила Людмила Ивановна, когда все смолкло.

— По-моему, здорово! — восхищенно произнесла девушка. — Песня вполне революционная! — подмигнула она ребятам…

— Чтоб на английском сидели как паиньки! — предупредил всех на следующее утро Стародубцев…

В новогодний вечер зал был набит битком. Свободных мест не было, сидели на подоконниках и на полу. Шутка сказать, первый школьный ансамбль!

Десятый «А» занимал почетный первый ряд, а уже начиная со второго расположился педколлектив.

Свет в зале погас. Занавес открылся, и все ахнули. Сцена была оформлена авангардно, не без помощи Валькиного отца. Она напоминала дно океана с обломками потонувших кораблей. Все пространство было завешено мешковиной. Использовали целый рулон, выкрашенный зелеными чернилами. С потолка свисал кусок пожарной лестницы, найденный во дворе. Бобины из-под киноленты, валявшиеся без присмотра в кинобудке, тоже пошли на оформление и вполне сходили за корабельные рули. Но самое главное, в глубине сцены плыл скелет в подводной маске, ластах и с аквалангом за спиной. Прожектора подсвечивали красно-фиолетовым.

При виде «дна» Людмилу Ивановну бросило в жар. Сидевшая рядом директриса шепнула:

— Вот вам и Новый год!

Зал же, напротив, ликовал — свистел и аплодировал.

К микрофону вышел Стар с гитарой наперевес и спокойным голосом спросил:

— Все удобно расселись? Хорошо. Тогда начнем.

И тут же взорвались барабаны, заскулила «соляга», забухал бас.

Димка выдавал те же хулиганские интонации, что и «Слейд», а хор из первого ряда отвечал ему по-английски, прикидываясь деточками:

— Трахал, трахал, трахал я ваш общий стол.

Это даже понравилось директрисе. Английского она не знала, но что-то напомнило ей пионерский лагерь — перекличку на линейке.

И только юная англичанка при этой фразе чуть не завалилась под кресло от смеха.

Вторым номером шел рок-н-ролл «Любовь, комсомол и весна». Первый ряд опять подпевал, хотя об этом не договаривались, но все вошли в азарт. Потом стали подпевать остальные, даже учителя. Директриса совсем расцвела.