Анатолий Ковалев - Кровавый источник

Проснулся Андрей оттого, что затекла рука и очень хотелось в туалет. Открыл глаза. Приглушенный свет. Играет «Пинк Флойд». Едва слышно, будто из-под земли. Все улеглись спать. Кто на полу, кто поперек тахты. Он тоже поперек тахты. На руке кто-то спит. Кажется, девочка. Нет, она не спит. Прижалась к нему и осторожно касается губами его уха.

— Я писать хочу! — сказал он ей, высвобождая руку.

Получилось громко, и все засмеялись. Оказывается, никто не спит. Они просто устали и нежатся под «Пинк Флойд».

Магнитофон стоит на полу. Ему надо через него перешагнуть. Он не может. Теряет равновесие и валится куда-то вбок. Крики, шум, смех.

— Андрюша сегодня в ударе! — Это голос Стародубцева.

Вот ведь комедия! Он повалился на них со Светкой и сдернул одеяло. Он, извиняясь, улыбается — чего, мол, только не бывает в жизни! У Димы на шее след от Светкиной помады. У Светки расстегнуты все три пуговицы спереди, на груди.

Потом кто-то из девчонок поил его на кухне чаем, и он то и дело подносил к самовару свой отмороженный нос. Красное пятнышко при этом увеличивалось, превращаясь в клоунский шарик. После этой ночи Дима стал частым гостем в доме Светланы.

Морозы не спадали, поэтому никуда не хотелось идти. Правда, разок они выбрались в кинотеатр. Смотрели скучный советский фильм о платонической любви и крепкой мужской дружбе.

— Помнишь, у нас была пионервожатая Зина?

— Ну?

— Она нам все проповедовала про чистые отношения между мальчиками и девочками, а потом забеременела от десятиклассника и выбросилась с двенадцатого этажа.

Он, конечно, помнил Зину. И об этом случае знала вся школа. Тогда еще из-за похорон сократили уроки. Они учились в восьмом классе и радовались, что раньше уйдут домой.

— А фильм тебе напомнил Зину?

— Это называется ханжеством.

— Что именно?

— То, что мы увидели сейчас, и то, чем занималась Зина.

Он обычно приходил к ней с утра. Еще продолжались каникулы, и они условились вместе готовиться к выпускным экзаменам, но из этого мало что выходило. Болтали о пустяках, целовались. Дальше дело не шло. Она убирала его настырные руки. И даже ту малость, которой он достиг в новогоднюю ночь, она ему повторить не позволяла.

Каникулы подходили к концу, а Дима не продвинулся ни на миллиметр в вопросах секса. Он становился раздражительным, а Света делала вид, что не догадывается, отчего он такой нервный.

В последний день каникул он заявил:

— Вот это и есть самое натуральное ханжество! Мы давно признались друг другу в любви, а ты даже не даешь себя раздеть!

— После свадьбы, Димочка.

— Ты что, собралась за меня замуж?

— Нет, конечно! Какой ты смешной! Мне еще рано об этом думать!

— В таком случае, зачем все?

— Вот ты как? А я думала, ты меня любишь! — И она тут же заплакала.

Разговоры эти доходили до абсурда и непременно заводили в тупик. Она понимала, что на поцелуях его долго не удержишь. Дима рвался в бой и скакал вокруг нее, как жеребец. Ничего подобного с Андреем не происходило. Раза два целовались, и только. Ей самой не терпелось узнать: а что там, за чертой? Но все чаще вспоминалась пионервожатая Зина, и даже как-то во сне Света летела с двенадцатого этажа. Было, правда, совсем не страшно…

В этот день она позволила ему слишком много. Он раздел ее до ниточки. Долго возился с колготками и бюстгальтером. Из-за трусиков они сцепились не на шутку, но победила сила, его желание, ее любопытство.

Он увидел наконец тело, тоненькое, прозрачное, с терпковатым запахом кожи, от которого у него всякий раз кружилась голова, с широкими, почти черными кружочками на крохотных грудках… И что-то еще… Он быстро начал стаскивать с себя одежду. Света лежала, не шевелясь, с закрытыми глазами. Грудь ее тяжело вздымалась, щеки раскраснелись от стыда.

Вдруг она почувствовала над собой его дыхание. Он весь дрожал. Она открыла глаза. Дима оказался белым-белым, без единого волоска натруди, и только в самом низу рыжеватый комок… а над ним…

— Нет! Нет! — закричала она, отпихнула его изо всех сил, схватила одежду в охапку и бросилась в ванную. Потом молча пили на кухне чай с печеньем.

— Ты чего? А? — нарушил он молчание.

— Ничего.

— Чего ты испугалась?

— Он у тебя очень большой, — краснея, призналась она.

— Да? — удивился Дима. — А нужен поменьше?

— Не знаю, какой нужен. Я видела только у статуй в альбоме. У них не такие…

После каникул они почувствовали, что не могут друг без друга, ведь тайна так и осталась не раскрытой. Их притягивали неведомые магниты, но уединиться теперь было негде. С утра занятия в школе, вечером — дома родители, а еще репетиции, а еще надо готовиться к экзаменам.

Но выход был найден. Как-то, уже в феврале, он предложил ей прогулять производственный день. По средам они работали в учебно-производственном комбинате. Света согласилась.

— Где встретимся? — спросила она.

— Приезжай ко мне. Я напишу тебе адрес. — Дима вырвал из тетради листок. Авторучка не слушалась, выпрыгивала из дрожащей руки.

Они сидели на подоконнике в школе во время большой перемены. Кругом толпились одноклассники, сбившись в отдельные кучки. Никто не обращал на них внимания — уже привыкли. Правда, была пара глаз, которая не упускала их из виду, но и они, эти внимательные, догадливые глаза, вряд ли видели подоплеку происходящего.

Он сунул листок с адресом в ее открытый портфель.

— Может, лучше пойдем в кино? — слабо сопротивлялась Света.

— Чтобы ты мне еще раз прочитала лекцию о ханжестве?

В среду ему пришлось встать, как обычно, умыться, позавтракать, одеться и даже выйти из дома.

В соседнем подъезде он проторчал целый чае, дожидаясь, когда к дому подкатит черная «Волга» и отец с матерью усядутся в нее.

Потом он вернулся. Первым делом завесил окно своей комнаты пледами, чтобы ни один лучик света не проник в опочивальню, чтобы Света больше не сравнивала его со статуями в альбоме.

На этот раз она разделась сама, пока он брился в ванной папиной бритвой. Сколько можно терпеть этот рыжеватый пушок на щеках? Он уже не маленький!

Там же, в ванной, разделся и запахнулся в отцовский махровый халат. Так будет солидней.

В комнате оказалось слишком темно, он натыкался на предметы. Светлана молчала, но он чувствовал дурманящий запах ее кожи и потому еле передвигал ногами.

Они не сказали друг другу ни слова. Он покрывал поцелуями ее огнедышащее тело, и казалось, что влажные следы на нем закипают. Спускаясь все ниже, он вновь наткнулся на досадную преграду. Опять началась возня с трусиками, бессловесная, но ожесточенная.

Потом много сил ушло на то, чтобы раздвинуть ее ноги. Каждый сантиметр на пути манящего соблазна давался ему с боем.