Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

В отчаянии я съездил в город и купил прописанные Малле лекарства. У меня не было никаких дурных симптомов. Выпитый бульон не вызывал ни горечи, ни тошноты. Я поел кое-как и занялся Элианой. Ей стало полегче, и магнезию она приняла с большим мужеством. Я помог ей умыться и вымыть руки.

— Вспомни, — попросил я, — когда ты встала утром, что ты делала?

— Какое это имеет значение? — прошептала Элиана.

— Очень большое. Ты умылась, а потом?

— Выпила чашечку кофе.

О кофе я совсем позабыл.

— Вкус был как обычно? Может, чуть более горький? Или какой-то странный?

— Да нет…

— Ну а потом?

— Снова легла в постель — у меня закружилась голова. А потом пришел ты, вот и все…

— А во второй половине дня, когда я был в Шалоне, что ты пила?

— Стакан «Виши».

Бутылка еще стояла на столе. Я осмотрел ее, понюхал, отпил глоток воды из стакана Элианы.

— Ее открыла матушка Капитан?

— Да.

Ну разумеется! Что я задаю дурацкие вопросы! Старушка взяла первую попавшуюся бутылку из шкафа. И, по всей видимости, в бутылке тоже нет ничего вредного. Я спустился в кухню. Кофейник был еще почти полный. Я заставил себя выпить полчашки холодного несладкого кофе. Думаю, что был бы счастлив — честное слово, счастлив, — если бы почувствовал резь в желудке и увидел, что стены вокруг меня поехали. Но и кофе оказался безвредным. В конце концов, и Малле мог ошибиться. Я стал подыскивать доводы, какими мог бы оспорить его диагноз. Сходил даже в кабинет и просмотрел справочник по токсикологии. Но к чему отрицать? У

Элианы налицо все симптомы отравления мышьяком. Они бесспорны.

Выбора у меня нет: я должен охранять ее день и ночь, проверяя все, что она подносит ко рту. И если у меня нет других средств, я поеду к Мириам, приму все ее условия, умолю ее, но спасу Элиану. Завтра воскресенье. В понедельник я помещу объявление в газете, что на некоторое время прекращаю практиковать. Я лежал возле уснувшей Элианы и часами пережевывал одни и те же мысли. Смягчить Мириам? Но как? Сказать, что я думаю? И даже заняться приготовлениями? Но и тут я обманываюсь. Мне все кажется, что если она будет далеко, то не сможет навредить Элиане. Но если она опасна на расстоянии пятнадцати километров, то почему станет менее опасна на расстоянии тысячи пятисот или трех тысяч? Я читал в журналах, что один знаменитый велогонщик умер в Европе от таинственной болезни, которую наслали на него негры, которых он обидел в Африке. И тут может быть то же самое. Хотя в журнале могут и приврать. Но, может, я наконец проснусь от дурного сна? Я уже больше не знал, сплю я или бодрствую. Сознание отключилось. На рассвете я пришел в себя. Наступил еще один тоскливый день. И сколько таких еще будет дней, ночей и горьких пробуждений? От всего сердца я послал проклятие Мириам. Том скреб на крыльце. Я открыл ему. Началось воскресенье.

И было оно на удивление мирным. Элиане стало лучше. Рези в желудке прекратились. Осталась только усталость и словно размягчение воли, как если бы Элиана не хотела больше выздоравливать. Напрасно я болтал с ней с тем фальшивым воодушевлением, какое всегда выказывают у постели больного, — она даже не пыталась улыбнуться. Но глаза ее неотступно следовали за мной, следя за каждым моим движением. Я чувствовал, что ей страшно. Я напугал ее своими расспросами. Своими наблюдениями я поделился с приехавшим Малле и попросил его успокоить Элиану, что он и сделал с большой деликатностью и юмором. Он пообещал, что через два дня она будет на ногах, но порекомендовал соблюдать режим на протяжении нескольких недель — пищевые отравления могут иметь не слишком приятные последствия. Элиана явно обрадовалась, узнав причину своего недомогания, и при Малле выпила чашку чая с сухариком. Чай я наливал сам и сухарик вытащил из пакета, который распечатал тут же в комнате.

— Причин тревожиться нет, — сказал мне Малле, спускаясь с лестницы. — Мне кажется, все идет наилучшим образом. У нее небольшой упадок сил. Это сразу заметно. Она, наверное, волнуется?

— Не думаю. Она человек очень уравновешенный.

— Вам об этом лучше судить.

Он не спросил меня, притрагивался ли я к отравленным продуктам, и я не заговаривал на эту тему. Мы еще немного поболтали дорогой. Малле пообещал зайти завтра в аптеку и сообщить мне о результатах анализа по телефону.

— Если анализ ничего не покажет, значит, я ошибся. Такое случается со всеми нами — думаю, и с вами тоже случалось. Тогда нужно будет сделать рентген. Это может оказаться и язвой.

Милый Малле! История с мышьяком занимала его больше, чем он хотел показать. Само название «мышьяк» звучит убийственно и настраивает на самые страшные картины. Я прекрасно все видел и совсем не возражал против предположения Малле о язве. В конце концов, ведь и я употреблял те же продукты и напитки, что и Элиана, но со мной ничего не случилось. А если последуют новые приступы, к каким выводам придет Малле? И вот тут я оценил все дьявольское хитроумие плана Мириам. Она не только мстит сопернице, она ставит в немыслимую ситуацию и меня. По всем статьям она в выигрыше. Если Элиана заболеет всерьез — а то и, не дай Бог, случится что-то похуже, — я окажусь в безвыходной ситуации. Буду конченый человек. Так что не за одну Элиану я должен сражаться! И за себя тоже.

Чем дольше я размышлял над этим, тем неизбежней мне казалась катастрофа. По сути, Элиана — только орудие. В кого целятся в первую очередь? В меня. Кого хотят подвергнуть страданию? Меня. Кого хотят скомпрометировать? Меня. Все время меня. Это ужасающий шантаж. И ни малейшего выхода. Полнейшая безнадежность. Мириам остается только продиктовать свои условия.

Я был так потрясен, что довольно долго пробыл в саду, стараясь прийти в себя и как-то укрепиться. Я решил противостоять Мириам и всеми средствами помешать таинственному отравлению Элианы. Я не знал, каким образом действует Мириам, какие силы она призывает себе на помощь, но было ясно, что со вчерашнего дня они потеряли свою действенность. Может быть, я нашел средство бороться с ними, оставаясь все время подле Элианы, проверяя ее еду и питье. Я удвою внимание. Приняв решение, я вернулся в комнату. Я сам умыл Элиану, пропылесосил комнату, затем занялся своим завтраком. Из осторожности я открыл баночку сардин и баночку бобов с мясом. Мне хотелось превратить свой дом в больничную палату, продезинфицировать стены, пол, мебель, воздух. Вы улыбаетесь, и, конечно, справедливо. Но моя ли вина, если вредоносное влияние Мириам представлялось мне в виде микробов, и избавить нас от них, как я думал, могла только чистота? Если бы я мог изобрести средство очистить самого себя от нечистого семени любви, которое теперь убивало нас обоих, я сделал бы это с радостью. Чистоту я черпал в своей стерильной студенческой юности, и мне казалось, что она послужит защитой Элианы от Мириам. Я решил вылить овощной суп, в котором могла завестись какая-нибудь гадость, и сварил для Элианы яйцо всмятку. Яйцо я выбирал крайне тщательно, вытер его и опустил в кипяток. Потом я открыл новую бутылку «Виши» и новый пакет с сухариками. С остатками я расправился сам. Элиана поела с аппетитом. Я вымыл посуду кипятком и устроился в спальне с книгой. Включил на малую громкость радио, чтобы Элиана могла, не утомляясь, слушать веселую музыку. День тянулся мирно, однообразно, меланхолично. Элиана спала. Я продремал часов до пяти. В пять — снова чай и сухарики для Элианы. Чтобы доставить ей удовольствие, я тоже выпил с ней чаю. У нее прибавилось сил, разрумянились щеки.