Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

— Сиди и не двигайся, — сказал я.

— Выбери самую красивую, — попросила Мириам.

Я купил лангусту, которая так и норовила вырваться из рук, и долго препирался с Мириам, которая хотела мне за нее заплатить. Кончилось тем, что она сунула деньги мне в карман, едва я взялся за руль.

— Вот будешь потом ходить за покупками, тогда будешь и платить. Это будет твоим делом.

Ее слова испортили мне все удовольствие. Данная минута, секунда ничего не значили для Мириам. Она вся была в своих планах, проектах, соображениях. Я отвез ее в Нуармутье, и расстались мы холодно. Я сожалел о своем бессмысленном приезде и снова задавался вопросом, стоило ли мне возвращаться. Я устал крутиться в этом порочном круге. В конце концов, она вправе распоряжаться судьбой своего гепарда. Гуа я пересекал в облаках водяной пыли. У меня еще оставалось время навестить двух своих клиентов. У первого — чистая формальность: осмотрел двух коров и тут же получил по счету. Роясь в карманах в поисках сдачи, я обнаружил, что Мириам дала мне шестьсот двадцать франков лишних. Почему именно шестьсот двадцать? Что она имела в виду? Она не из тех, кто нечаянно ошибается. Может, это хитрость, чтобы я вернулся и привез их? Затем я отравился на ферму Эпуа, там болела кобыла. Руки привычно делали свое дело, я им не мешал… Шестьсот двадцать франков… Почему? Особенно эти двадцать? Прекрасно, кобыла теперь справится. Я открыл свою сумку. В ней не хватало одного флакона. Сначала я не придал этому значения. Должно быть, я его где-то забыл. Хотя я отнюдь не рассеянный. Скорее страдаю от маниакальной аккуратности. Кончив лечить кобылу, я вернулся домой, но флакон все не шел у меня из головы. Все расставила на свои места цена. Шестьсот двадцать франков. Я проверил этикетку — в общем-то, обычно я заказывал лекарства партиями и не знал наизусть, сколько какое стоит. Стало быть, Мириам изъяла у меня флакон. И без щепетильности за него расплатилась. Лангуста? Предлог. Она все предусмотрела с присущей ей изобретательностью… Я вышел… У нее было предостаточно времени, чтобы открыть мою сумку и найти то, что ей было нужно. Теперь она убивает Ньетэ! А я ничем не могу помочь животному. Море билось в песчаных дюнах, и шум его заполнял все пространство до самого горизонта. Я был болен, меня тошнило от усталости и отвращения. Но приходилось притворяться, снова притворяться — из-за Элианы. Тем более что она приготовила превкусную тушеную капусту. Я расхваливал Элиану до небес, много говорил, стараясь позабыть о другом столе, стараясь скрыть свое состояние. После обеда у меня дико разболелась голова, и я никуда уже не мог ехать. Пил таблетку за таблеткой и не находил себе места. Беспрестанно смотрел на часы. Повторял: все уже кончено! Она мертва! И представлял себе Ньетэ с одеревеневшими лапами, потускневшими глазами. Я ходил взад-вперед по кабинету, не в силах остановиться, спокойно подумать, справиться с охватившей меня паникой, будто подталкивавшей меня в спину. Двуличие Мириам, врожденная жестокость, издевательская игра, которую она вела со мной, — все, что она говорила, делала, думала, возмущало меня до неистовства. Эти шестьсот двадцать франков!.. Да они хуже пощечины! Она что, за куклу меня держит?! «вот будешь потом ходить за покупками!» Эти ее слова вдруг всплыли у меня в памяти.

Значит, она уверена, что когда-нибудь я непременно буду жить с ней. Я мечтал никогда больше ее не видеть, разорвать наши отношения раз и навсегда, а она обдумывала нашу совместную жизнь — методично и не спеша. Она отдавала отчет и в моей слабости! Чтобы избавиться от Ньетэ, она достала яд с моей помощью, но помимо моей воли. Я стал ее невольным сообщником. А чтобы избавиться от Элианы… Нет! Этого я не выдержу! Но что делать, Боже мой, что делать?!

Вечером я не мог ужинать. Заботливость Элианы выводила меня из себя. Да, я согласен ее защищать, но сначала пусть оставит меня в покое. Она толковала мне о блюдах, о настойках, а я безнадежно искал средство нам обоим спастись.

— До чего же у тебя дурной характер! — сказала она.

— У меня?!

— Да, у тебя. Ты так изменился с некоторого времени, дружочек. Я знаю, у тебя тяжелая работа! Но поверь, ведь деньги не самое главное.

Милая моя дурочка, никогда-то она ни о чем не догадывалась. Мне хотелось пойти и лечь спать. Я торопился в следующий день…

Мириам в гостиной раскладывала картины. Передвигалась она при помощи стула, который служил ей костылем.

— Видишь, готовлюсь к выставке, — сказала она.

Я достал шестьсот двадцать франков и положил на табурет. — Возьми свои деньги, — сказал я. — Где ты ее закопала?

Ответила она не сразу. То ли не ждала прямого вопроса, то ли удивилась злобе, которую мне не удалось скрыть.

— В глубине сада… Она не мучилась.

— Об этом мне лучше знать, и позволь мне в этом усомниться!

— Прошу тебя, не говори со мной в таком тоне!

— Верни мне флакон.

— Я его выбросила… Франсуа, сядь и успокойся. То, что сделала я, должен был сделать ты. Нет, я совсем не собираюсь ссориться. Разговор этот для меня мучителен. Если бы ты… был таким, как я хотела бы… мы бы говорили совсем о другом!..

— Например, о живописи.

Она долго смотрела на меня.

— Бедняжка, — сказала она. — Тебе все-таки нужны подробности. Ну что ж, изволь: я насыпала ей яду в мясо.

— Ронга знала об этом?

— Я не считаю нужным перед ней отчитываться. После она вырыла ей могилу. Я тоже грустила. Но животному здесь было не место. Рано или поздно соседи заставили бы меня от нее избавиться. Ты сердишься на меня, что я взяла флакон? Но у меня не было другого выхода. И поверь, все получилось как-то само собой. А с деньгами, прости, я была не права.

Я встал и направился к двери.

— Франсуа! Куда ты?

— В сад.

— Нет! — воскликнула она. — Нет! Ты задумал уйти. Останься. Мне нужно кое-что тебе сказать!

Вместе со стулом она придвинулась ко мне.

— Франсуа! Ну пойми же! Да, ты был привязан к этому зверю, я тоже… Но он приковал нас к этому месту. Из-за него мы не могли уехать. Как ты представляешь себе нас в гостинице вместе с Ньетэ? Или на пароходе?»

— Ронга умела с ней управляться.

— Но я не собираюсь всю жизнь таскать за собой Ронгу! Мне нужна свобода передвижения, Франсуа! Ради тебя! Ронгу я держала только из-за Ньетэ. Теперь она мне больше не нужна. Мы ведь с ней не ладим. Вчера вечером мы объяснились. В общем, до конца месяца она уедет.

— Тебе будет очень одиноко, — заметил я.

— С тобой — никогда! — пылко возразила она. — Последнее время я получила много писем. Из Африки, разумеется, но еще и с Мадагаскара. Может быть, на Мадагаскаре нам будет лучше всего. Судя по информации, которую мне прислали, для тебя там будет просто идеально. И мне нравится эта страна. Климат на плоскогорьях приятный, пейзажи чудесные».