Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

— К счастью, — пробормотал я, — она не может двигаться.

— Да, — подтвердила Ронга, — доктор ей запретил.

— Держите у себя ключ от прачечной и сами кормите Ньетэ так, как я вам скажу. Я все беру на себя. Согласны вы слушаться меня, а не ее?

— Согласна… И прошу прощения за свои слова, господин Рошель… Когда вы пришли сюда, я решила, что вы сдались… она такая властная…

Я был весьма удивлен тем, как свободно изъясняется Ронга. Я считал ее почти рабыней, пригодной лишь для ведения хозяйства, мытья посуды, покупок. Мириам всегда говорила с ней грубо и с раздражением. Но теперь я открыл в ее некрасивом лице и ум, и достоинство. Я чуть было не протянул ей руку, чтобы скрепить наш договор, но побоялся показаться сентиментальным слабаком. Чтобы скрыть смущение, я нацарапал на страничке блокнота несколько рецептов и протянул ей.

— Значит, договорились? Мы с вами не встречались. Ни слова госпоже Хеллер. Кстати, вы были рядом, когда Ньетэ ее укусила?

— Да.

— И как же это случилось?

— Она хотела научить Ньетэ стоять перед ней на задних лапах. Ньетэ не понимала, хозяйка рассердилась и ударила ее, тогда Ньетэ взяла ее за щиколотку и чуть-чуть сжала зубы — просто чтобы остеречь.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ньетэ гордая, она не терпит такого обращения.

Теперь мне стало понятно странное раздражение Мириам.

— Но для чего госпожа Хеллер подвергает себя опасности? Ведь она знакома с реакцией диких животных?

— Она скучает. А когда скучает, то способна на все!

— А что было потом? Она лежала все эти дни?

— Да, и вчера целый день тоже.

— Вы не оставляли ее?

— Ни на секунду. Она звонила мне без конца, ей надо было на ком-то срывать свои нервы.

— А кроме нервозности, что было еще?

— До четырех часов все было как обычно…

— А после четырех?

— Уснула… в общем-то…

— Что «в общему? Расскажите, Ронга! Мне важны все детали… с медицинской точки зрения…

— Она спала. Но это был необычный сон…

— Перед этим она приняла снотворное?

— Наоборот, она потребовала у меня очень крепкого кофе и выпила несколько чашек подряд. Потом заснула и была очень бледная, вся напряженная и говорила во сне.

— И что же она говорила?

— Не знаю. Говорила на диалекте а-луи. Я не понимаю этого диалекта.

— А как она говорила — отдельными словами, как обычно говорят во сне, или целыми фразами?

— Фразами… Но я не могу вам объяснить, как…

— Вы не пытались ее разбудить?

Лицо у Ронги стало испуганным.

— Нет… Нельзя… Когда душа странствует, тело трогать нельзя. И такое не позволяется!

От ярости у меня сжались кулаки. Ронга, несмотря на весь свой ум, верит всем этим глупостям! Но мало этого, пристрастие, с каким я ее расспрашивал, свидетельствовало, что и я начинаю им верить! Боже мой! Боже мой! До такого дойти!

— И долго этот сон длился?

— С час. Она проснулась в четверть шестого. И сначала не знала, где она. Потом сказала мне, что хочет побыть одна. А когда я поднялась, пора было ужинать, и я увидела, что она плакала.

— И часто она спит подобным образом?

— Нет. Думаю, что нет. Во всяком случае, я видела такой сон у нее только один раз.

— Давно?

— О да! Это было…

Ронга остановилась вдруг в нерешительности, словно признание стоило ей усилий.

— Ронга, я вам друг, — заговорил я. — И вы знаете, что я никому не повторю нашего разговора. Так когда это было?

— Было в тот день, когда господин Хеллер упал в карьер.

Я едва разобрал ее слова, так тихо она их прошептала, низко наклонив голову. Но чего-то в этом роде я и ждал. И все же дрожь пронизала меня с головы до ног. Довольно долго я стоял не двигаясь, не в силах заговорить, и только позвякивал ключами в глубине кармана. Вот оно, долгожданное доказательство. Мысленно я был в своем гараже, возле открытого люка. Когда я пришел в себя, я почти с удивлением увидел у своих ног гепарда и негритянку, стоящую у дверей. Где я? В Африке?.. Я вздрогнул от мысли, что проделал тот же путь, что и Мириам. Я протер глаза и только после этого вышел наружу. Солнце окончательно освободило меня от сновидений.

— Вы говорили госпоже Хеллер, что видели ее спящей?

— Нет.

— И не говорите ни в коем случае. Ни ей, ни доктору. Но продолжайте за ней наблюдать.

— Для чего? — спросила Ронга. — Вы чего-то опасаетесь?

— Ничего. Сейчас ничего. Просто мне бы не хотелось, чтобы госпожа Хеллер расхворалась из-за этого укуса. А говорила она вам, что хочет вернуться в Африку?

— Да, несколько раз говорила…

— И что именно говорила?

Ронга снова опустила голову, и я постарался ей помочь.

— Она говорила, что и меня увезет с собой, что рано или поздно настанет день, когда я стану свободным?

— Да, месье.

— Ну что ж. Пойду с ней поговорю.

Я вышел с решимостью расставить все точки над «i». Но остановился в прихожей. С какой целью вступать в объяснения? Какой реальный упрек я могу ей предъявить? Она рассмеется мне в лицо и скажет: «Франсуа, неужели ты обвиняешь меня в том, что, пока я спала, я покушалась на жизнь твоей жены?» И я окажусь смешон. Смешон я уже и сейчас. Простодушную Ронгу поразил необычный сон Мириам. Но кому из нас не приходилось говорить во сне, смеяться, плакать? Сколько раз мне снилась погоня, и я метался как сумасшедший и стонал. Или я падал в бездонную яму и просыпался в холодном поту, а Элиана говорила мне: «Как ты напугал меня, дорогой!»

Стоя на первой ступеньке, я перебрал все причины, по которым должен был молчать. Главную я не произносил даже мысленно, но себя обмануть не мог: я боялся Мириам.

— Ну и что? — спросила Мириам.

— Ты права, животное болеет. Но его легко вылечить.

— Кому легко?

— Тебе, разумеется. Если ты будешь кормить ее по часам и кормить тем, что ей подходит, — в общем, делать то, что я уже сто раз тебе говорил.

— Я работаю!

— Ох уж эта твоя работа!

— Да, работа! Ты относишься с презрением ко всему, чего не знаешь. Тебя раздражает, что я пишу. Смущает, унижает! Не перечь! Я давно это заметила.

— Предположим, — согласился я с горечью. — Но сейчас речь не обо мне, а о Ньетэ.

— Если ты ее так любишь, я дарю ее тебе!

Такого поворота я не предвидел и тут же понял, что Мириам снова сделает виноватым во всем меня.

— Гепард у меня? — с негодованием спросил я. — Ты с ума сошла!

— Вовсе нет. У тебя послушная, преданная жена. Ей не надо повторять по двадцать раз, что надо делать.

— Прошу не вмешивать ни во что Элиану.

— Не сердись, Франсуа, голубчик! Не хочешь брать — не бери, я прикажу ее усыпить.

Я был так наивен, что всерьез задумался, где могу устроить гепарда. Но Мириам хотела только ранить меня, показать, что я, как всегда, бегу от ответственности, что из нас двоих я главный эгоист. Ньетэ была только предлогом.