Тим Себастиан - Шпион под подозрением. Спасские ворота

Каждую неделю им полагалось менять маршрут. Таков приказ. Но эти люди уже полгода сопровождают его на уроки, и работа им осточертела. Так что ехали они кратчайшим путем. По Ленинскому проспекту, мимо обелиска Гагарину и направо, в переулок.

Проехали мимо шеренги прилипших к газетному стенду людей. Домохозяйки, пенсионеры. Никто не обращает на них никакого внимания. Подросток высунулся из машины. Никакой реакции. Его знали по имени, но не в лицо.

Пока он шел через двор, телохранитель по привычке обежал взглядом грязные окна. Машинально и быстро: вдруг где-то отдернется занавеска, покажется подозрительная физиономия или мелькнет отразившийся от металла солнечный зайчик. «Сколько заботы о маленьком паршивце!» — подумал телохранитель, подталкивая подростка через подъезд к каменной лестнице на второй этаж. Впрочем, он вряд ли бы действовал более эффективно, даже если бы политическая обстановка в стране осталась прежней.

В коридоре прохладно и сумрачно. Скудно освещенные пролеты лестниц. Каждый дом по улице — нечто среднее между свинарником и трущобой… Теперь самое ответственное: придержав мальчика за углом лестничного пролета, постучать в дверь и в случае непредвиденного сюрприза, в случае нападения или другой какой опасности, отработать наконец высокое жалование. Телохранитель дважды постучал в дверь и распластался по стене.

Во дворе водитель, прислонясь к кузову, наслаждался в тени прохладой. Лишь только веки у него опустились, как некий человек в желтой футболке незаметно его сфотографировал, отметив заодно яро себя, что шофер безоружен. Вокруг было все как всегда. Обыденно, скучно. Прибавилось народу у газетного стенда, в мусорной свалке рылась чья-то собака, швыряли друг в друга грязным песком дети. Еще один протянувшийся в никуда день.

Учитель пожал мальчику руку и провел в гостиную. Телохранитель остался в холле. Его задача — следить за дверью, в комнатах ему делать нечего. Он знал свое место.

Только когда дверь затворилась, Порученец вышел из кухни в гостиную. Мальчик заахал, заулыбался. Не двигаясь, он глядел на мятый пиджак Порученца, на щетину и по-крестьянски крупные черты мясистого лица самого старого из отцовских друзей, а потом они хлопали друг друга по спине и беззвучно смеялись от удовольствия, вспоминали лучшие времена, так, словно они были ровесниками и росли вместе.

Около часа, недоверчиво покачивая головой, он выслушивал мальчика. Учитель старался им не мешать, ретировался на кухню, где что-то делал. Время от времени он выходил в гостиную и подливал гостям чай. К чаю подал печенье. Гости не замечали его появлений.

К концу рассказа Порученец почувствовал, что окончательно запутался. Мальчик наклонился к нему и крепко обнял.

— Мне пора. Дома будут волноваться.

Порученец ощущал себя разбитым, казалось, он пальцем не мог шевельнуть. Через некоторое время в гостиную возвратился учитель.

— Ушли.

— Вы слышали?.. — Порученец все так же кулем громоздился на диване.

— Я пытался не слушать.

— Я спрашиваю, вы слышали?

— Да. — Краска бросилась учителю в лицо.

— Я нахожусь слишком близко, чересчур много вижу. Интересно, какое мнение сложилось у вас?

Учитель сел и закрыл глаза.

— У меня перед глазами одинокий человек. Изолированный в Кремле от друзей, от народа. Обладающий всеми прерогативами власти, но лишенный самой власти. Телефонные линии его аппаратов ведут в никуда, он звонит, а никто не приходит. Он приказывает, а приказы не исполняются.

— Но почему? Почему? — Глаза Порученца гневно сверкнули.

— Армия, милиция вышли из-под его контроля. Как сказал мальчик: «Его не караулят». Его попросту бойкотируют, не обращают на него внимания. Когда демонстранты вышли на улицу, войска проигнорировали его приказ, и по мирным людям был открыт огонь.

— Почему бы им тогда не избавиться от него, не вышвырнуть вон?

— Мальчик говорил вроде что-то об этом?.. Отец слишком популярен за границей, пользуется большим авторитетом у иностранных правительств. Это он привлекает к себе людей, год него дают деньги. Без него экономика зайдет в тупик.

— А человек? Как вы его себе представляете?

— Он в западне. Он измучен, он держится из последних сил. По словам мальчика, он больше не ложится спать. Ночи напролет просиживает у себя в кабинете и редко если задремлет на пару минут. Что день, что ночь — какая разница? Он понимает, что выхода нет. Даже сторонники перестройки начинают ощущать нависшую над ними угрозу, им кажется, что их недооценивают. Они первые готовы восстать против него. И если это случится, народу покажут спектакль: армия и милиция спасут вождя от тех, в кого он вдохнул мужество. И он ничего не сможет сделать.

— Значит, мне придется действовать за него.

— Как? Что ты можешь сделать? — Учитель нетерпеливо взглянул на Порученца через очки.

Машина приближалась к Кремлю. Шофер беззаботно свернул в поток машин, огибавший Кропоткинскую. Сам не спой, мальчик дробно стучал пальцами по пластиковой обивке сиденья. Не слишком ли он разоткровенничался? Наверное, ему вообще лучше бы не ездить на этот урок.

При подъезде к Спасским воротам настроение у него поднялось. Часовые на карауле отдали как положено честь. Почтительно и быстро его препроводили в личные покои. Никто не выказывал враждебности, никто не пытался как-то его унизить. Так, может, отцу все-таки удалось овладеть ситуацией в стране?

«Сотрудник» постоянно жил в городе. Он снимал в Беркли-корт, сразу за Бейкер-стрит, квартиру со спальней, декорированной в оранжевых тонах, и гостиной — в цвете магнолии. Этот район Лондона в последние годы облюбовали арабы, они сумели прорваться туда, дав пищу старожилам для рассуждений о бедуинской диаспоре.

Но поскольку Англия как-никак оставалась Англией, ни о чем предосудительном не говорилось вслух. На лицах коренных обитателей застыло выражение оскорбленного достоинства, обиды, которая переносится стоически, молча, только вздергивались непроизвольно брови да слышались вздохи и пощелкивания языком при виде постоянных доставок экзотических продуктов от Фортнема и шикарных товаров от Хэррода, чего никто из местных никак не мог бы себе позволить.

Но, любил повторять «Сотрудник», ему нравится богато украшенный портал дома, где находится его квартира, импонируют швейцары в форменной одежде, которые даже бывают вежливыми — иногда, нравится чувствовать себя дома, как в тихой обители среди всеобщего хаоса.

На уик-энды, зачастую с плохо скрываемой миной покорности судьбе, он воссоединялся с семьей, пребывавшей в Уилтшире, где жена, приняв окончательно и бесповоротно решение удалиться из города в деревню, воспитывала его потомство: Тигги, и Йолу, и Хоппи, пополнивших женскую половину семьи, да Барри — надежду и опору мужской ветви рода.