Микки Спиллейн - Большая резня

Они были все здесь: Деккер с ребенком, напряженно слушающий то, что говорил Мэл Хукер; Жаба Линк, наблюдающий за ними и кивающий в знак того, что все сказано верно; его мальчики, готовые вмешаться, если что-то пойдет не так. Здесь были и Лу с Тином; они стояли над телом человека, который вроде бы был Фаллоном; их головы были повернуты к Линку. Неподалеку шла какая-то пьеса. Все были в римских тогах. Марша с Пэтом занимали центральную часть сцены вместе с окружным прокурором, а Эллен стояла за кулисами, готовая выйти. Они повернулись и делали знаки, призывая к тишине десятки других позади себя. Это были женщины, прекрасные женщины, лица которых я видел на фотографиях.

Актеры двигались с нарочитой медлительностью, чтобы можно было видеть каждое движение. Я стоял в центре помещения, понимая, что все это делается для меня, но не понимая почему. И над этой сценой, исполненной ощущения неизбежности, парил символ зла — одинокая тень стервятника в сером, мрачном небе.

Я ждал и наблюдал, зная, что все это происходило раньше и произойдет опять, только на этот раз я увижу каждое движение и пойму значение всех действий. Я пытался сосредоточиться на актерах, пока не понял, что я здесь не единственный зритель. В помещении вместе со мной был кто-то еще. Это была женщина. У нее не было лица. Это была женщина в черном, парящая в воздухе позади меня. Я окликнул ее, но ответа не получил. Я хотел подойти к ней, но она оставалась на том же расстоянии, хотя не делала ни одного движения. Я бежал к ней на ногах, налившихся свинцовой тяжестью, но не мог приблизиться.

Пьеса закончилась, и я опять все пропустил.

Я сказал что-то злое женщине, потому что пропустил все из-за нее, и она отпрянула назад, исчезая в тумане.

Но пьеса не закончилась. Сначала мне показалось, что актеры уже откланиваются, потом я сообразил, что вместо лиц у них безобразные маски и что они беззвучно кричат мне, чтобы я остановил пьесу и повернул действие обратно. Тин, Гриндл и Линк потеряли голову, в ярости пытаясь пробить прозрачную стену, но их отбросило на землю. Их лица были искажены, руки скрючились, превратившись в когтистые лапы. Я засмеялся, глядя на них, и они застыли, а потом исчезли.

Помещение залили звуки и желтоватый свет. Меня мягко расталкивали, чей-то голос произнес:

— Майк… проснись, пожалуйста.

Я открыл здоровый глаз, второй тоже немного приоткрылся.

— Марша?

— Ты говорил во сне. Ты проснулся, Майк?

Она выглядела усталой. Медсестра позади нее тоже выглядела усталой. Малыш у нее на руках улыбался мне.

— Я проснулся, детка. — Я знаком попросил ее задернуть штору.

— Ты проспал весь вчерашний день, всю ночь и большую часть сегодняшнего.

Я потер лицо. Припухлость немного сошла.

— Боже! Сколько же времени?

— Почти половина пятого. Майк, капитан Чэмберс у телефона. Ты можешь поговорить с ним?

— Да. Дай мне что-нибудь накинуть.

Я с трудом натянул брюки, ругаясь каждый раз, когда задевал больное место. Я был весь заклеен пластырем и измазан йодом, но мучительная боль несколько утихла. Я вышел из спальни и взял трубку.

— Алло?

— Где ты был, Майк? Я же сказал, чтобы ты позвонил мне.

— Заткнись. Я спал.

— Надеюсь, что ты выспался. Окружной прокурор добрался до Гриндла.

— Хорошо.

— Теперь ему нужен ты.

— Теперь-то что, обвинение в убийстве?

— Никакого обвинения не будет. Я все объяснил. Он хочет заполучить Тина и полагает, что ты опять что-то крутишь.

— Что это с ним?

— Поставь себя на его место и поймешь. Бедняга выбивается из сил, чтобы удержаться на посту.

— Боже мой, я уже достаточно ему дал. Чего он хочет? Он ждал, что я для него убью Тина?

— Не паясничай, Майк. Он не хочет убивать Тина. Ему не нужно некрологов в газетах. Он хочет поставить его перед судом, чтобы предать все гласности. Это единственное, что поможет ему удержаться на посту.

— А что случилось с глухим?

— Парень располагал только номером телефона. Если он не звонил ежечасно, объявлялась тревога. Мы проверили. По этому номеру никого не было. Парень работал через посредника, который передавал информацию нужным людям. Обоим платили одинаково — пачка денег по почте первого числа каждого месяца.

— Полагаю, Эд Тин надрывается от смеха.

— Не совсем, но усмехается, это точно. Мы проверили его алиби на позавчера; оно безупречно. Мы с тобой знаем, что оно дутое, но в суде его никто не опровергнет. Согласно Тину, обвинение абсурдно. Он всю ночь играл в карты с друзьями.

— Ерунда. Хороший допрос под лампой, и он заговорит.

— Но под лампу его не посадишь.

— Можно сделать по-другому, — предложил я.

— По-другому тоже не выйдет, Майк. У Тина целая шайка адвокатов и банда боевиков с законной лицензией. Попробуй что-нибудь сделать и подставишь собственную шею.

— Прекрасно. Так что же с прокурором?

Он ответил не сразу:

— Майк, ты честен со мной?

— Ты знаешь все, что известно мне, Пэт. А что?

— Прокурор не отстанет от тебя, если ты не продвинешься, — сказал он. — И кстати, позвони Эллен, когда будет время. Она хочет поговорить с тобой.

— Она сейчас там?

— Нет, ушла недавно. У меня еще кое-что есть для тебя. Плейбой нашелся.

— Марвин Холмс?

— Да. Таможенники сообщили нам о нем, но было слишком поздно, чтобы задержать его. Мы следили за ним до Нью-Йорка и здесь потеряли. Он был с блондинкой, по виду — иностранкой.

Я с минуту обдумывал это.

— Он все еще напуган.

— Похоже. Надеюсь найти его сегодня. Он слишком известен, чтобы долго прятаться. Позвони мне, когда будет время. Здесь просто сумасшедший дом. Хотел бы я, чтобы прокурор для разнообразия командовал из своего собственного учреждения.

Я услышал щелчок в трубке. Старина Пэт! Мы по-прежнему играли в одной команде.

Марша устроилась в уголке кушетки и отчаянно зевала.

— Нам надо бежать, детка.

Рот ее закрылся.

— Что случилось?

— Со мной хотят побеседовать, а у меня нет на это времени. Я хочу уйти куда-нибудь, где меня не потревожат с неделю, пока я сам не захочу кого-нибудь видеть.

— Что ж… можно поехать ко мне. Я тебе надоедать не буду. Я хочу просто забраться в постель и заснуть вечным сном.

— О'кей.

Я вернулся в спальню и завершил свой гардероб. Раздался легкий стук в дверь, и я отозвался, разрешая войти. Дверь открыла медсестра и остановилась на пороге, держа мальчика за руку. Увидев ремень кобуры, свисающий со стола, он рванулся к нему.

Она перехватила его на полпути и оттащила назад.

— Лучше бы он так любил игрушки, — сказала она.

— Может быть, он станет полицейским.

Эти слова вызвали неодобрительный взгляд.

— Надеюсь, не станет. — Она помолчала. — Мисс Ли сказала, что вы опять должны уйти.