Микки Спиллейн - Большая резня

— Да, должен.

— Не могли бы вы оказать мне услугу?

— Конечно!

— Утром ко мне пришли маляры. Не позволите ли вы мне побыть сегодня у вас?

— Пожалуйста. Вы окажете мне услугу, если останетесь. Если кто-то объявится, скажите, что меня нет и вы не знаете, где я и когда вернусь. Хорошо? Они будут достаточно респектабельны.

Она вздохнула с сомнением и ушла в гостиную. Я справился со шнурками ботинок, нацепил кобуру с пистолетом и снял с вешалки пиджак. Костюм, в котором я был позавчера, висел на спинке стула, и с первого взгляда было ясно, что носить его больше нельзя. Я выложил все из карманов, скатал костюм в тугой шар и отнес на кухню. Бросив этот шар в мусорное ведро поверх старой детской одежды, я плотно закрыл крышку и задвинул ведро в угол.

Марша ждала меня.

По дороге она почти моментально уснула, и, когда мы доехали, мне стоило большого труда разбудить ее.

Я попробовал трясти ее, щипать, а когда это не сработало, наклонился и поцеловал.

Это помогло.

Она сморщила нос и с трудом разлепила глаза. Я сказал:

— Мы приехали. Вылезай.

— Ты все-таки это сделал. — Она улыбнулась.

— Твоя усатая телохранительнице свернет мне за это шею.

Ее губы опять изогнулись в улыбке.

— Так вот почему ты поехал с такой готовностью. Ты думал, что за тобой будет кому присматривать. Очень жаль, Майк, но я одна. Сиделка ушла.

Я игриво потрепал ее по подбородку и вытащил из машины. Она взяла меня за руку, и мы вместе поднялись наверх.

Вечерний свет проникал сквозь шторы; последние косые лучи солнца образовывали на ковре причудливый узор. Марша устроила меня в большом кресле и исчезла на кухне, откуда донеслись приятные звуки, производимые женщиной в своей стихии.

Я почувствовал аромат кофе и услышал, как бекон и яйца шипят на сковородке. Желудок мой вспомнил, как давно его ничем не наполняли, и заурчал в предвкушении.

Я пришел раньше, чем меня позвали.

Она спросила:

— Голодный?

— Умираю.

— Я тоже. Доела у тебя пачку крекеров и с тех пор ничего в рот не брала.

Кофе был горячим и крепким, как раз по моему вкусу, после него я перешел к сигарете.

Марша настроила маленький транзистор на местную станцию и нашла музыку: все было прекрасно, пока оркестр не смолк и не начались новости. Комментатор быстренько закончил обычную процедуру, представившись публике, и сказал:

— Сегодня наступил конец целой эры. Человек, известный полиции, прессе и преступному миру под именем Лу Гриндл, был найден мертвым в летнем коттедже близ Ислипа, Лонг-Айленд. Еще два человека, известные как сообщники Гриндла, обнаружены убитыми, один в том же коттедже, второй — на дороге, в двадцати милях к востоку. Дом стал местом ожесточенной перестрелки: согласно данным полиции, один из людей Гриндла убит пулей из его пистолета. Приехавший на место первым репортер заявляет, что Гриндл и его люди использовали дом в качестве камеры пыток. Окружной прокурор запретил какие-либо комментарии, но, по слухам, он располагает всеми фактами. Лу Гриндл был продуктом рэкета начала двадцатых годов. Предполагают, что он являлся ключевой фигурой в…

Я протянул руку и переключил приемник на другую станцию — по всей комнате разнеслись звуки пианино на фоне барабанной дроби. Но Марша не слушала.

— Майк… это был ты?

Я усмехнулся. Рот мой перекосился на одну сторону, и я сказал:

— Они хотели убить меня. Избили и повезли на прогулку.

Она уперлась ладонями в стол, готовая вскочить с кресла.

— Боже мой, Майк! — Она вся дрожала.

— Больше они этого не сделают, детка.

— Но почему, Майк?

— Не знаю. Честное слово, не знаю.

Она обмякла в кресле и откинула волосы с лица.

— Все это началось с той ночи…

— Правильно, с той паршивой кражи. Избили тебя, избили меня. Ребенок остался сиротой. Глава рэкетиров и двое его боевиков убиты. Арнольд Бэзил убит. Убиты Жаба Линк и пара лжесыщиков, пытавшихся уйти от полиции. Мэл Хукер убит. Черт побери, скоро никого не останется в живых!

— А если они вернутся?

— Не вернутся. Я не оставлю им шанса. — Я бросил окурок в блюдце. — Можно воспользоваться телефоном?

Она вместе со мной вошла в комнату. Я уточнил номер по справочнику и позвонил Марвину Холмсу. Как раз в тот момент, когда подняли трубку, в дверь постучали и Марша схватила меня за руку. Я на секунду растерялся, затем выхватил пистолет из кобуры, снял с предохранителя и отдал ей.

Она открыла дверь, держа в руке пистолет, и вдруг затряслась в истерическом смехе.

Я спросил:

— Мистер Холмс дома?

Мне ответил дворецкий:

— Если это опять полиция, позвольте мне сказать, что последние пять минут он не появлялся. Вы очень надоедливы.

Я не жду его, но, если он придет, сообщу о вашем звонке.

Я бросил трубку одновременно с ним и пошел к Марше, которая все еще истерически смеялась. Мальчик с рукой на перевязи пытался успокоить ее и отнять пистолет. Я вынул пистолет из ее пальцев, вернул его на законное место и встряхнул ее, чтобы привести в чувство.

Она перестала смеяться и прислонилась к моему плечу.

— Я… Прости, Майк, я думала… Входи, Джерри. Это мистер Хаммер… Джерри О'Нил.

— Привет, — произнес Джерри, но руки не подал. Я ему не очень понравился. Легко было понять почему.

Марша легонько пожала мне руку.

— Майк, мне надо выпить. Ты не возражаешь?

— Нисколько, киска. А как насчет вас, Джерри?

— Нет, спасибо. Мне надо идти. Я… — Он взглянул на Маршу, надеясь вызвать хоть признак ревности. — У меня сегодня свидание.

Она его разочаровала. В глазах ее мелькнули искорки, когда она сказала:

— Прекрасно, Джерри. Ты что-нибудь хотел мне сказать?

— Ну… — Он запнулся и кинул на меня взгляд, полный ненависти. — Мы беспокоились, когда ты сегодня не появилась. Мы звонили, и, хотя они и не хотели, я приходил. Убедиться. Но никого не было дома.

— О, Джерри, прости! Я весь день была с мистером Хаммером.

— Я вижу.

— Передай, чтобы не волновались.

— Хорошо. — Он взялся за ручку двери. — Пока, Марша.

— До свидания, Джерри.

Мне он ничего не сказал. Я протянул Марше стакан.

— Не надо было с ним так. Он без ума от тебя.

Она сделала глоток и задумчиво посмотрела на янтарную жидкость.

— Именно поэтому я так и поступила, Майк. Когда-нибудь он должен был узнать.

Я поднял свой стакан.

— Что ж, я не очень виню бедного ребенка.

— Если бы ты чувствовал то же самое… — сказала она, улыбнулась, и на ее лице отразилась усталость. Она допила одним махом и направилась к спальне.

Я присел на ручку кресла, потряхивая лед в стакане. Я думал о мальчике с перебитым крылом. Некоторым достается все, другим совсем ничего не достается. Я был одним из счастливчиков.

Я понял, насколько везуч, когда она показалась в дверном проеме, омытая последними лучами солнца, садившегося в реку. Розоватые теплые тона ее тела смягчали металлический блеск нейлонового пеньюара, который облегал округлость ее бедер и живота и заканчивался вверху острым углом выреза, упиравшимся в затененную ложбинку между грудями.