Юлия Врубель - Волшебник Летнего сада

– Да о каком доверии Вы говорите, коллега? – возмутился Муханов. – Европа бредила мечтами усадить на российский престол своего ставленника. Кого-нибудь из пришлых, который подчинит народ чужим порядкам и разрушит самобытность русскую, традиции. Лишит русских силы!

– Ну вот, Павел Александрович, Вы опять за своё, – покачал головой сухощавый мужчина с открытым приятным лицом, которое не портили даже слегка растрёпанные бакенбарды. Он продолжил с лёгкой укоризной, обращаясь к Муханову:

– Культуру народа не разрушить сверху, она зарождается внизу, в глуби народной и живёт своей жизнью. Но ежели реки не станут питать море свежей водой, море превратится в болото. Взаимодействие культур необходимо для развития!

– Ну началось, – сказал вполголоса Вяземский, обращаясь к Барановскому, – милейший Погодин сел на своего конька. Сейчас запоёт про викингов…

Илья Алексеевич кивнул с понимающей улыбкой и тут же пояснил Михаилу Павловичу:

– Это наш уважаемый профессор Погодин, Михаил Петрович. Пишет о норманнском происхождении Рюриковичей… О роли норманнской культуры в древнерусской государственности.

– Да разве ж я не прав? – мигом среагировал Погодин, услышав сказанное Барановским. – Кто, как не «пришлые» норманны-викинги, развили нашу русскую государственность! Рюрик и Синеус были отнюдь не славянами, как утверждают некоторые мои коллеги. Они были норманнами, доказано мною – норманнами!

– Да хоть бы и норманнами, – пожал плечами Павел Муханов, – а только и без оных справились бы…

– Экий Вы упрямец, Павел Александрович, – обратился к нему Погодин подчеркнуто ласково. – И рад бы с Вами согласиться, да только маленькая незадача. Письменности русичей научили болгары, богомазов русских обучали гречане, соборы Московского Кремля возвели итальянцы – Алевиз Новый и Аристотель Фиораванти, про Санкт-Петербург и говорить не стоит.

Не успел Погодин закончить, как неожиданно взвился председательствующий, до этого момента державшийся нейтрально. Барановский, сжав кулак, ударил по столу.

– Вздор! Чушь! Нас иностранцы не учили – они на нас работали, а мы их нанимали! Нанимали и платили щедро и сполна!

– Всецело с Вашей светлостью согласен, – энергично кивнул Муханов, – а те, кто лез без приглашения, те тоже получали – щедро и по справедливости.

Присутствующие сдержанно засмеялись, а профессор Погодин молча сел на своё место.

«Спорить с записными патриотами – затея безнадёжная», – подумал Михаил Павлович. И улыбнулся Погодину сочувственно.

– Ну да, – задумчиво произнёс поэт Вяземский, отпив из своего бокала, – вот и с несчастной пани Мнишек расплатились – куда как справедливее…

Великий князь Михаил Павлович, который и до того во время диспута нисколько не скучал, весь обратился во внимание. Да и вся учёная публика ещё более оживилась. Послышались смешки.

– Ну уж Вы, князь, сравнили, право… – профессор Устрялов развёл руками. – Всем известно, что Марина Мнишек была циничной политической авантюристкой. За то и пострадала.

Павел Александрович Муханов согласно кивнул, поддерживая коллегу. Вяземский, задумчиво сделав ещё глоток, отставил бокал.

– А малолетний Ворёнок-то в чём провинился? Дитё за какие грехи пострадало?.. За что ребёнка вздёрнули, господа?

Николай Герасимович Устрялов пожал плечами.

– Время было жестокое. Что и говорить – Смутное время… Измены, заговоры, казни и проклятия.

– Вы о проклятии Марины Мнишек? – князь Вяземский кивнул, сам себе отвечая. – Да, я читал. История, при всей трагичности, красивая.

Великий князь хотел было задать вопрос, но в разговор включился седовласый господин в синем мундире с малиновым воротником, известный Михаилу Павловичу, как ректор Московского университета Качановский.

– Попрошу Вас, князь – не путайте историю и басни. Да, в старых летописях, всяческих записках и особливо в мемуарах так много баснословного, что выдумки не просто отличить от правды. Нами, учеными, такого рода документы принимаются критически, ведь чем увлекательней они написаны, тем легче вводят в искушение принять на веру. К тому же, – ректор Качановский учтиво поклонился Михаилу Павловичу, – на нашем заседании присутствует высокий гость… Ввести в заблуждение его высочество сомнительными домыслами я никому не позволю.

На этом ректор сел с видом исполненного долга, а за столом повисла неловкая пауза. Молчание прервал сам Михаил Павлович, обратившись к Качановскому.

– Спасибо за заботу, милейший Михаил Трофимович. Хочу Вас успокоить – я в состоянии и сам отличить вымысел от фактов. – сказал великий князь суховато. Затем он с улыбкой обвёл взглядом собравшихся.

– Благодарю за приглашение. Не скрою – время, проведённое с вами, господа, было для меня весьма приятным. Не думал, что историческая наука настолько увлекательна.

Присутствующие дружно зааплодировали.

– Вам, Илья Алексеевич, отдельное спасибо. Порадовали.

Барановский приложил руку к груди.

– Тронут, ваше высочество, искренне тронут.

– А всё-таки хотелось бы услышать поподробней ту легенду, про проклятие… Признаюсь, господа, вы меня очень заинтриговали.

Михаил Павлович вопросительно взглянул на князя Вяземского:

– Пожалуйста, продолжайте, коли начали, князь…

Поэт стушевался.

– Я, право, не историк, но литератор, романтик, знаете ли. Обратимся к Николаю Герасимовичу… Пожалуйста, господин Устрялов.

Устрялов поднялся и мягким жестом указал на полковника Муханова.

– Я полагаю, Павел Александрович, это более по Вашей части. Всё, что касается свержения, восстания и, так сказать, карающей длани Вы изучали досконально. А я сегодня уже получил свою толику славы. Теперь Ваша очередь, просим Вас!

Устрялов жестом обратился за поддержкой к собравшимся – и те ответили аплодисментами.

Павел Александрович Муханов встал, поправил шейный платок и слегка поклонился.

– Ну, так уж и быть. Спасибо за доверие, коллеги. Благодарю, ваше высочество. Постараюсь быть краток. А начну, пожалуй, вот с чего…

– По причине пикантности темы, – Муханов обвёл взглядом публику, – позволю себе немного пофилософствовать, так сказать. О чём это я? Да видите ли, чтобы понять действие иного человека, должно понимать его натуру, а чтобы дать оценку действию, должно знать его цель.

Полковник сделал небольшую паузу…

– Для простоты примера возьмём игроков – профессионального и азартного. С какой целью оба сядут за ломберный стол? Первый садится с холодным расчётом – он представляет, на какую сумму выигрыша может рассчитывать и твёрдо знает, какой суммой готов пожертвовать. Такой игрок всегда закончит игру вовремя, в нужный момент. Игрок же азартный желает выигрывать, глаза его блестят, пальцы дрожат. В этом желании он забывает риски, и более того – воспринимает проигрыш как унизительное поражение и дальше его цель – отыграться, отыграться любой ценой. Поражение – позор, смерть лучше поражения… Но все дальнейшие попытки выбраться только углубляют яму. Когда же идея, вдохновляющая на поле боя, становится постоянным образом мыслей азартных людей, а жизнь – постоянной битвой, то итогом этому – полный разгром… Наша «героиня» как представляется из документов – натура не приемлющая поражений.