Юлия Врубель - Волшебник Летнего сада

– Согласен с вашим высочеством полностью. Точнее ведь и не скажешь. Тщеславие, жадность и страх. Но мне, как исследователю, свойственно разглядывать вещи сквозь лупу и с разных сторон. И зрелище бывает занимательное…

Михаил Павлович смотрел на собеседника всё с большим интересом. Вяземский же нисколько не смущаясь, подцепил на вилочку засахаренную вишню и достал её из вазочки.

– Возьмём для примера тщеславие – порок, вводящий в большие соблазны. Однако же тщеславие граничит с честолюбием, и грань эта почти прозрачна. Не всегда отличимо одно от другого. Ведь так?

Михаил Павлович только пожал плечами. А Вяземский уверенно продолжил.

– Честолюбивый человек, как и тщеславный, мечтает о признании своих заслуг. В этом стремлении меж ними мало разницы. Неудачник, так и не заслуживший ни в чём признания от окружающих, со временем меняется как личность. Непризнанность губительна, она унижает.

– Возможно, – согласился великий князь. – Вполне возможно. Даже собака мается без похвалы.

– Но люди изменяются по-разному. В зависимости от своей натуры. Одни, те, кто сильней, ожесточаются, став мизантропами, другие – слабые – ломаются, спиваются от своего бессилия.

Поэт задумчиво опустил вишенку в рот, и, прожевав её, закончил мысль:

– А третьи будут мстить.

– Кому же?

– А всем, кто попадётся под руку. Всей своей жизни.

– Однако.

– А что я говорил? Одна страстишка и столько сюжетов.

Великий князь только усмехнулся обескураженно. Меж тем хозяин, князь Барановский, поддерживая скучноватую беседу с ректором Качановским, сидящим от него по левую руку, со скрытым беспокойством поглядывал на великого князя и его соседа. Михаил Павлович, поймав взгляд Ильи Алексеевича, обратился к тому, всем своим видом демонстрируя весёлость.

– Я обнаружил в лице Петра Андреевича интереснейшего собеседника. И провожу время с большой приятностью. Мне удивительно хорошо в вашем доме, князь. Сегодня я отдыхаю душой.

Барановский польщённо приложил к груди руку.

– Доставить удовольствие вашему высочеству всегда рад, бесконечно рад.

А Михаил Павлович, успокоив хозяина, вернулся, таки, к прерванной беседе.

– Суждения ваши, Петр Андреевич, прелюбопытны. А что вы, скажите, если уж на то пошло, касательно жадности? Жадность ведь порок простой, бесхитростный. Жадность и скупость таковы, какие есть.

– Ну не скажите, ваше высочество. Жадность бывает очень даже разной. Ведь люди жадны до чего? До денег, богатства, роскоши? Это просто. Но в этом лишь одна из ипостасей жадности. А ежели жаден человек до приключений, до событий, до впечатлений – глубоких, сильных, острых, – то это страсть совсем иного рода.

Михаил Павлович вспомнил своего недавнего случайного знакомца по трактиру, чиновника Картайкина, поведанную им историю женитьбы, и полностью согласился с Вяземским.

«Чем не сюжет о странностях человеческой природы?» – подумал великий князь. И с тем вознамерился в ближайшее время навести справки о судьбе несчастного чиновника.

Между тем, как заключительный аккорд обеда, на стол взгромоздился румяный, затейливый пирог с курагой и изюмом. Сотрапезники, уже без всякого энтузиазма, отдали должное и пирогу. Михаил Павлович лениво орудовал десертными приборами, как и его сосед. По-видимому, аппетит во всей честной компании остался только у хозяина и плотного Муханова. Прочие гости наслаждались приятной беседой, никто никуда не спешил.

– Жадность, Петр Андреевич, вы расписали точно. С готовностью соглашусь, – продолжил разговор великий князь. – Но что вы в таком случае скажете о страхе? Слушать вас прелюбопытно.

– Страх, – произнёс князь Вяземский коротко. И повторил, подняв многозначительно палец: – Страх. Это самое сильное и самое противоречивое чувство человеческое. Страх – то, что в равной степени отталкивает и манит. У большинства людей есть удивительная необъяснимая потребность прикоснуться к пугающему. Многие люди поступают на редкость безрассудно, лишь оттого, что их дурманит страх.

Михаил Павлович только на миг задумался и коротко ответил:

– Да. Пожалуй, я видел людей, опьянённых страхом.

Князь Вяземский уверенно продолжил:

– Не существует ничего, что возбуждает и щекочет нервы более, чем это чувство.

– Я предполагал, вы скажете, что разные люди страшатся разного, – заметил его собеседник.

– Это так. Но знаете, что ужасает и привлекает людей сильнее всего? Я полагаю, вы знаете, ваше высочество. Ведь все это знают.

Вяземский умолк и в разговоре образовалась многозначительная пауза.

В это время князь Барановский встал из-за стола, подавая сигнал об окончании трапезы. Гостей пригласили в гостиную, где их ожидали сигары и кофе. Великий князь не раздумывая занял кресло за одним столиком с поэтом.

– Я подумал над вашим вопросом, князь. Я полагаю, более всего страшит людей бесчестие.

Вяземский даже закашлялся с сигарой в руке.

– Полноте, ваше высочество! Есть род людей, которым понятие чести не ведомо. Честь удел избранных.

Он посмотрел на Михаила Павловича пристально, не мигая.

– И только смерти боятся все. Смерти и всего, что с ней связано.

– А что с ней связано?

– Загробный мир. Нет более пугающего и притягательного для впечатлительной натуры, нежели потустороннее. Люди вожделеют к смерти и оттого – культ предков, вера в упырей, вампиров, призраков. Живые не оставляют усопших в покое. Они вызывают их с того света, они их допрашивают! Что стоит нынешняя популярность медиумов!.. Порой мне кажется, что мир совсем свихнулся.

У великого князя некстати дрогнула сигара в руке.

– Чья популярность, как вы сказали? Извините, не расслышал.

– Медиумов. Медиумы – последнее увлечение скучающей Европы. Теперь добралось и до нас. Скоро полезут изо всех щелей, как из-подо мха грибы. Неужто ваше высочество до сих пор о них не наслышаны?

– Признаюсь, нет. Я человек военный, модными штучками не интересуюсь.

Вяземский взглянул лукаво.

– Но человеческой природой интересуетесь?

Михаил Павлович промолчал уклончиво.

– В страхе и вожделении вся человеческая природа как на ладони. Для наблюдателя весьма занятное зрелище.

– Какое зрелище?

– Сеансы медиума.

Петр Вяземский наклонился к Михаилу Павловичу и произнёс тихо и доверительно.

– Ежели любопытствуете, готов оказать услугу. Конечно, при соблюдении секретности.

– Что за услугу вы предлагаете, любезный Вяземский? Заинтригован.

– Признаюсь исключительно вам. Есть у меня знакомый медиум, некая француженка. Посещаю иногда её сеансы на особых правах, с целью изучения всё той же человеческой натуры. Занятно, на редкость занятно. Осмелюсь предложить свою компанию с гарантией полного инкогнито. Ежели ваше высочество интересуется подобными экспериментами.