Юлия Врубель - Волшебник Летнего сада

Павел Александрович молча опустил голову и подождал с минуту. Собравшиеся нервно сглатывали, стараясь сдерживать эмоции.

– Так вот, господа, мы и подходим, стало быть, к финалу этой байки.

Муханов посмотрел рассеянно на ректора…

– По популярной версии легенды, Марина, мечась в неистовстве по камере, выкрикивала проклятия на весь род нового царя. Что, дескать, отныне никто из Романовых не умрёт своей смертью, покуда не изыдет весь их род. Слухи передавались от одного к другому, и история получила широкую известность. Хотя, как видите, «Маринкины посулы» силы не возымели, а славная династия Романовых к всеобщему благу счастливо правит Россией.

Ректор Качановский начал уже было аплодировать, вставая. Но Павел Александрович мягко поднял руку, жестом испрашивая ещё тишины.

– Однако существует ещё одна версия, известная более в узких кругах.

Профессор Устрялов тонко улыбнулся, слегка кивая. А великий князь Михаил Павлович почувствовал, как непроизвольно напрягся.

– Речь идёт о некоей грамотке, которую якобы передала Марина начальнику стражи, дабы он переправил послание князю Пожарскому. Саму эту грамотку никто не видел, однако в некоторых свидетельствах есть упоминание… О том, что «подлая Маринка грозилась наслать болезни и смерть на того, кто её родичей тронет». После того она скончалась в заточении по причине неизвестной. Но как мы полагаем – свела счёты с жизнью, возможно, с посторонней помощью.

Ректор Качановский, приосанившись, обратился к собравшимся:

– Как, видите, господа, эта байка ещё более неубедительна и маловероятна.

Павел Александрович, не глядя на него, не спеша собирал конфекты со скатерти в изящную вазу цветного стекла.

– Отнюдь, – парировал он спокойно, подняв-таки голову. – Эта байка имеет основания претендовать на подлинность. Ибо в послании, существуй оно на самом деле, была цель и здравый смысл.

– Решительно не понимаю. О чем это вы? – Качановский всё более раздражался, не чувствуя, что, вмешиваясь, раздражает окружающих. И Михаила Павловича в том числе. Зато Муханов держал себя с достоинством и сохранял полную невозмутимость.

– Извольте, я поясню, господа. Это «проклятие», так сказать, было охранной грамотой для оставшихся в живых её близких. Зная о суеверии и мнительности тогдашних московитов, Марина рассчитывала защитить от возможной мести и расправы отца и братьев. И это был её последний, отчаянный ход в этой смертельной игре.

Голос Павла Александровича дрогнул. Он выпил воды и ослабил узел шейного платка. А затем продолжил, задумчиво.

– Нам неизвестно, получил ли князь Пожарский то послание, а если получил – повлияло ли оно хоть как-нибудь на его планы. Зато доподлинно известно, что воевода Ежи Мнишек умер своей смертью в собственном родовом замке в Самборе. Так закончилась эта печальная история. А выводы, господа, вы сделаете сами.

На том полковник скромно поклонился и сел, сопровождаемый дружной овацией. В чём особенно усердствовали профессор Устрялов, искренне радуясь за коллегу, и романтичный Вяземский. Великий князь, оборотившись к Муханову, поблагодарил его улыбкой и лёгким поклоном головы. Павел Александрович смущённо прижал руку к груди.

В это время в зал библиотеки вошёл старший лакей Барановского и вполголоса, на ухо обратился к князю. Тот, так же тихо отдав распоряжение, кивнул. Затем его светлость князь Барановский обратился к членам клуба.

– Господа, повестка сегодняшнего заседания Исторического общества исчерпана. С тем я предлагаю гостям перейти к неформальной части. Прошу в гостиную. Я распорядился подавать обед!

После непродолжительного отдыха в гостиной в компании аперитивов, повеселевшие гости отправились в парадную столовую. Великий князь был усажен по правую руку хозяина, а рядом с ним соседствовал князь Вяземский. Сам Михаил Павлович предпочел бы общество полковника Муханова, под обаяние которого попал и имел желание продолжить беседу. Однако утруждать хозяина просьбой, а тем более оскорблять пренебрежением милейшего Вяземского не стал и, как вскоре выяснилось, не пожалел об этом.

Уха из стерлядки в янтарных кружевах жирка, да под пирожки с хрустящей корочкой заслуживала уважения, и процесс поглощения супа произошёл почти в безмолвии. Зато за рюмочкой мадеры при первой перемене блюд великий князь повернулся к Вяземскому.

– Я, признаться, на научном диспуте, впервые присутствую. Учёность – это не моё. Но не смог отказать Илье Алексеевичу. Ничуть не жалею.

Вяземский кивнул, понимающе.

– Было отрадно увидеть в этой компании вас, князь, человека светского. Похвально, что вы увлечены историей.

Петр Андреевич, пригубив, поставил рюмку, улыбнулся.

– А я, ваше высочество, человек разнообразных увлечений. Впрочем, не совсем. Сказать точнее, я увлечён исследованием человеческой природы. Ну и историей, в том числе. Иные исторические сюжеты столь занятны, что затейливей и не выдумаешь.

Лакеи ловко обнесли гостей холодными entrees – розетками с икрой разных сортов, анчоусами, миногами в маринаде, да грибочками с луком. Хозяин, заботливо оглядев гостей, предложил тост, подняв бокал с шампанским.

– За великую и славную историю Отечества нашего, господа! За славное прошлое и блестящее будущее!

Господа выпили стоя, пытаясь изобразить торжественность момента, что было уже сложновато. А вскоре, после первой дегустации жаркого, посыпались тосты за здоровье государя императора, императорской семьи, за процветание России. Михаил Павлович на правах почетного гостя поднял тост за гостеприимного хозяина. Витиеватых речей он не любил, а для соблюдения приличий сказал достаточно. К десерту славная компания совсем расслабилась, и потекли неспешные застольные беседы с безобидными шутками и ленивыми пикировками. Михаил Павлович вернулся к прерванной беседе с поэтом Вяземским.

– Я уже наслышан, князь, что вы известный литератор.

Вяземский состроил мину, изображающую скромность.

– Слух о моей известности преувеличен. Да, впрочем, мне это и не важно.

– Чрезмерная скромность вредна для таланта, а показная маскирует гордыню.

Поэт только пожал плечами:

– Судите как хотите, ваше высочество. Я не гонюсь за славой. Мой интерес другого рода. Я падок до событий, до загадок, свойственных природе человеческой, до всяческих сюжетов.

– Понимаю. Сюжеты вам, как сочинителю, необходимы по роду занятий. Но природа человеческая? Она за сотни лет не изменилась. Люди обуреваемы всё теми же страстями, оттого в большинстве предсказуемы. Что движет обществом, ежели не тщеславие, жадность и страх? И сегодняшний диспут тому подтверждение.