Кэролайн Грэм - Смерть лицедея

— В любом случае за исключением Джойс и Николаса, все они ужасные актеры.

— Угу.

Трой имел свои соображения на этот счет. Вообще-то, он полагал, что спектакль был весьма неплох. Разочарование настигло его, когда он увидел декорации вблизи. Все это старье, на скорую руку сколоченное, размалеванное и держащееся на каких-то старых подпорках для бельевых веревок. Зато освещение было великолепным. Оно кое о ком ему напомнило.

— Думаю, эти Дорис и Дафна непричастны к случившемуся, сэр. Ведь они сидели в своей осветительной ложе.

— Я тоже склоняюсь к такой мысли. Помимо того обстоятельства, что отчетливого мотива у них не было, они заглядывали за кулисы и в гримерные лишь мельком — это подтверждают показания актеров, — Барнаби похлопал рукой по кипе бумаг, — и совсем незадолго до поднятия занавеса, так что у них просто не было времени наделать дел. То же самое и с Гарольдом. Так получилось, что я пришел в театр одновременно с ним и его супругой. Он повесил пальто и принялся гоголем расхаживать по фойе, точно Флоренц Зигфельд [81] Зигфельд Флоренц (1869–1932) — знаменитый бродвейский импресарио. . Когда мы с Калли пошли за кулисы пожелать актерам удачи…

— Прелестная девушка, сэр. Просто невероятная.

— …минуту или две спустя подоспел и он. И все мы заняли свои места практически одновременно.

— А в туалет он не заскочил?

Барнаби помотал головой.

— А в антракте?

— Та же проблема со временем. Он ненадолго поднялся в буфет, а потом спустился, чтобы устроить им нагоняй за недостаток правдоподобия, как говорит моя жена. Потом со всеми остальными зрителями вернулся на свое место. Во всяком случае, у Гарольда не было никакого мотива, напротив, он имел все основания желать Эсслину долгой жизни, так как тот был единственным актером в труппе, который мог сравнительно компетентно исполнять ведущие роли. Следующим Гарольд готовил «Дядю Ваню».

— Кого, сэр?

— Это русская пьеса.

Трой сдержанно кивнул. Ему казалось, что приличные английские пьесы еще далеко не закончились, чтобы браться за всякое иностранное барахло. Тем более за коммунистическое барахло. Распоряжения старшего инспектора возвратили его к действительности.

— Пожалуй, следует начать с предварительного осмотра дома Кармайкла. Вдруг найдем какую-нибудь зацепку. Организуете транспорт? А я оформлю ордер.

У Розы созрел план. Она не раскрыла его Эрнесту, несмотря на то, что, если план осуществится, его жизнь никогда уже не будет прежней. Еще будет время ввести мужа в курс дела, если ей удастся договориться. В сущности, все зависело от того, правильно ли Роза поняла характер Китти. А Роза была уверена, что правильно. Китти всегда производила на нее впечатление глупейшей и пустейшей особы, откровенной искательницы любовных приключений. Девицы легкого поведения. А теперь она свободна, богата (если Эсслин не начудил при составлении завещания), к тому же ей всего девятнадцать лет. «С какой стати, — рассуждала Роза, — в ее возрасте хотеть ребенка?»

Китти состояла в труппе два года. За это время никто не слышал, чтобы она проявляла хотя бы малейший интерес к детям. Разговоры в гримерной, касавшиеся семейных дел, нагоняли на нее скуку. Различные отпрыски членов ЛТОК, попадая время от времени за кулисы, редко удостаивались ее взгляда, не говоря уже о добром слове. Поэтому, учитывая это отсутствие интереса к детям, Роза предполагала, как и большинство в театре Лэтимера, что Китти забеременела с намерением заманить Эсслина в свои сети. Теперь, когда он столь удачно отправился на тот свет, то, что прежде было средством достигнуть этой цели, стало не более чем помехой. Конечно, бывают люди, которым безразличны чужие дети, но, когда у них появляются собственные, обретают в них неиссякаемый источник удивления и радости, но Роза полагала (или убеждала сама себя), что Китти не из их числа. И это убеждение сподвигнуло ее на грандиозный замысел.

После гибели Эсслина Роза пребывала в настоящем смятении чувств, и ее переполняли тревожные мысли. За собственными аффектированными манерами она все сильнее и сильнее чувствовала щемящую и мучительную скорбь. Она постоянно вспоминала первые дни своею замужества и тосковала о минувшей, как ей теперь казалось, нежной и страстной любви. Когда она задумывалась о тех счастливых днях, ее воображение, словно бы обновленное после недавней трагедии, в приступе блаженной амнезии стерло все годы разочарований, оставив ей привлекательный, хотя и не вполне соответствующий действительности образ Эсслина как человека чувствительного, доброжелательного и совершенно беспорочного.

Именно этот сентиментальный выверт памяти впервые заставил ее позариться на ребенка Китти. Дитя, дитя Эсслина, которое живет и растет в утробе его супруги, преобразит и заставит вновь зазеленеть ее (Розину) бесплодную жизнь. За последние два дня мысль об усыновлении (или удочерении), единожды промелькнув у нее в уме, вернулась снова, обосновалась, пустила корни и расцвела таким пышным цветом, что Роза в конце концов практически считала это fait accompli [82] Свершившимся фактом ( франц. ). .

До тех пор, пока она не сняла телефонную трубку. Ее недавнюю уверенность начисто смыло потоком сомнений. Главнейшее место заняла мысль, что Китти может решиться на аборт. Набрав первые три цифры телефонного номера «Белых крыльев», Роза положила трубку и задумалась над этим тревожным предположением. Здравый смысл убедил ее, что для Китти такое решение покажется наиболее правильным. А у нее хватит денег сделать это частным образом, поэтому никаких затруднений не возникнет. Нет ничего проще. Туда-сюда — и проблема решена. Ребенка, уязвимого, будто яичная скорлупка, как не бывало. Может, именно сейчас она звонит в клинику! Роза опять схватила трубку и принялась набирать номер. Когда Китти ответила, Роза спросила, можно ли ей заглянуть в гости и поболтать, Китти лаконично, как будто просьба была совершенно будничной, сказала:

— Конечно. Заходи, когда хочешь.

Выкатывая «панду» из гаража и нервно переключая передачи, Роза пыталась обдумать стратегию, при помощи которой будет убеждать Китти. Если она хочет добиться желаемого, ей следует взглянуть на всю ситуацию с точки зрения молодой девушки. Китти может задать вполне резонный вопрос: должна ли она следующие несколько месяцев ходить враскорячку, набирая вес и теряя возможность свободно передвигаться и жить в свое удовольствие, а потом перенести долгие и чрезвычайно болезненные муки деторождения лишь затем, чтобы отдать плод всех этих трудов другой женщине? Что (Роза представила себе хитрый и расчетливый взгляд ее глазок) она будет с этого иметь?