Александр Рыбин - Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

Совместное творчество так всех захватило, что, даже встречаясь просто так, вне репетиции, ребята начинали обсуждать проблемы, возникающие во время репетиционного процесса. Посте пенно и весь экипаж проникся театральной темой; у артистов пытались выудить, «что там у вас происходит» и «а будет ли смешно». Но те держались стойко и всё больше многозначительно отмалчивались: мол, скоро сами увидите, что тут говорить…

Во время вечернего променада на верхней палубе капитан окликнул Илью:

— Тут весь экипаж в нетерпении и ожидании. Когда же премьера?

Илья на секунду задумался — вопрос застал его врасплох. И вправду, конечно, репетировать ужасно интересно, но он и сам уже чувствовал, что надо обозначить какие-то сроки.

Капитан помог ему:

— Если бы мы показали это на рейде Сингапура…

— А когда вы планируете там быть?

— Прибытие в порт планируется на тридцатое августа. Успеете?

У Ильи почему-то похолодело внутри. Неделя. Успеют ли? В принципе, что касается ребят, он за них не тревожился. Даже за Гамлета. Тем более за Офелию. Единственное, что его беспокоило, это костюмы. Катя с Олей взялись сами попробовать их сшить и пропадали вечерами в каморке у шкипера, у которого была швейная машинка. Он ворчал, но девчонок не прогонял, а сам из своих запасов подкинул им матерьяльчика на пошив «одежи» для представления.

Так что премьера спектакля должна состояться на рейде Сингапура.

Из записной книжки.

25 июля.

За стеной у соседа электрика будильник, который по утрам не трезвонит, как нормальные будильники, он просит, жалобным голосочком: — «Хозяин, вставай! Ну, вставай, пожалуйста! Пожалуйста, я прошу тебя!» — Потом начинает истерить: — «Вставай, вставай, вста-а-а-вай!»

Слышится прокуренный кашель, слышу, как сосед за стеной ворочается в постели. Встает. Поднимаюсь и я.

Капитан, за обедом объявил, что в Малайзию не заходим…. Зато в Сингапуре будем три дня.

29 июля

1°40′ — Северной широты,

102°41′ — Восточной долготы,

Глубина — 38 метров,

Скорость -8,3 узла

Остров Бенкалис по правому борту в 16 милях, по левому борту в 14 милях Малаккский полуостров. По левому борту маяк — Мудах-Салатан

Где-то рядом Сингапур, в переводе город Льва, температура 26–27 градусов, хмарь, чуть накрапывает дождь, встречные корабли, будто размытые акварели художника-мариниста.

В воздухе улавливается дымок, будто где-то в деревне крестьяне палят опавшую листву и засохшую, чуть подопревшую от недавних дождей ботву. Чудно!

30 июля, 7-30 утра.

По правому борту показался Сингапур. По левому, небольшой маяк и островки, крохотные, покрытые кустарником. Пролив узкий, корабли, большие и маленькие, снуют туда-сюда, как по оживленной улочке.

Вечером забрел в гости к радисту, говорили с Евгением Александровичем о душе моряка и верности. Начальник радиостанции, под гитару и вино, разоткровенничался, извинившись за явную банальность, уверил меня, что каждый моряк живет надеждой, что его на берегу ждет верная жена и эта самая надежда и есть главная ценность, которую они хранят из поколения в поколении в семьях моряков.

Никогда не предполагал, что эти суровые моряки такие сентиментальные.

1 августа

Побывал в Сингапуре, в составе небольшой группы, Пал Палыч, врач и я. Все-таки мы поколение, испорченное Интернетом и телевидением. Город состоит из сплошных дорогих отелей, небоскребы подпирают небо. Сплошной хайтек. А мне ни холодно и не жарко, мне все равно. И все тут втридорога. И ничего не радует мой замыленный глаз. Мне бы м-а-а-ленький островок, горячий песок и минимум цивилизации. Фотографирую, так, все больше для отчета.

Ложусь с мыслю, что просыпаться надо с верой в то, что утро будет добрым, день интересным, а встречи эпохальными…

2 августа

Я понял, почему, вчера меня не вдохновлял Сингапур. Сегодня все по другому. Какая архитектура, какие витражи, везде городская скульптура, цветут тропические цветы, деревья. Поют песни. На берег озерца выползла морская черепаха. Посмотрела осуждающе на нас с Машей и опять ушла на дно. У черепахи было такое же настроение, как у меня вчера. Какой удивительный город Сингапур!

Наконец настал тот день и час, когда весь личный состав во главе с командиром и старпомом занял места на верхней палубе, в «партере». Публика, как говорится, пребывала в большом нетерпении. Сцену от зрителей отделял занавес из белой двунитки, на котором краской были нарисованы кроваво-красная корона и три розы. Задником служил урбанистический пейзаж Сингапура с его упирающимися в небо небоскребами и заревом огней.

Старший электрик освещал двумя прожекторами импровизированную сцену, которая расположилась между амбулаторией и средней рубкой, как раз рядом с угле кис лот ной станцией. Отдельным софитом ожидаемое действо подсвечивала луна. Небо над голо вами нетерпеливых зрителей было уже усыпано мохнатыми южными звездами. А вот будущие театральные звезды, с благословения врачихи оккупировав ее хоромы и превратив их на время в гримерку, поправляли прически, наклады вали грим, подшивали подол платья у королевы и лихорадочно пытались на всякий случай еще раз повторить выученные назубок роли. Заглянувший было к ним Петрович прикрыл в недоумении дверь, увидев галантное английское общество шестнадцатого века. Костюмы и вправду получились на славу, а у Лаэрта и Гамлета были настоящие рапиры. Где их достал Илья, он никому не распространялся. В общем, попахивало сенсацией, и все это чувствовали, даже злейшие враги Ильи и злопыхатели.

Режиссер, как и подобает моменту, нервно бегал по палубе и ждал сигнала. Ребята продолжали что-то бормотать себе под нос, — наверное, повторяли роль или молились театральным или морским богам. Девчонки заламывали руки и иногда нервно хихикали.

Лишь Катерина и Галлеев были спокойны, но, будто бойцы, сдерживающие себя перед рингом, дичились друг друга и держались на расстоянии. Катя была в белой рубахе навыпуск, в лосинах, мягких серых сапожках и при оружии. На голове у нее был черный бархатный берет с настоящими страусиными перьями. Главный электрик, достав из рундучков свои богатства, помог актерам с реквизитом и всякими интересными штучками.

Над губой она пририсовала себе еле заметные усики и стала напоминать обликом романтичного юношу с портрета Рембрандта. Сходство добавили вьющиеся волосы, которые она выпустила из-под берета. Это была уже не Катерина, а Лаэрт, жаждущий отмщения за смерть отца.